Московский процесс (Часть 2)
Шрифт:
Ах, будут танки под окном, будет кровь.
Что ж, вот они и танки, вот и кровь.
Так уж устроен наш мир, что нам приходится платить за любую свою ошибку, любой свой выбор. Но если за ошибку в личных делах обычно сам же и платишь, то за политические ошибки расплачивается вся страна, а то и весь мир. Одно цепляется за другое, делая невозможным третье и оставляя все более уменьшающийся набор возможных решений идущим следом поколениям. И, глядишь, вполне разрешимая вначале проблема вырастает в кризис, а кризис — в катастрофу, от которой пострадают совсем непричастные к изначальной проблеме люди. Будь они хоть семи пядей во лбу, им только и останется, что выбирать между плохим и худшим.
Не так ли и
Хотя исторические параллели редко бывают оправданы, от них трудно удержаться: глядя на нынешнее равнодушное разложение огромной страны — как не вспомнить апатию 75-летней давности? Конечно, переход от десятилетий тоталитарной неволи к демократии и от «зрелого социализма» к рыночной экономике никак не мог быть легким. Достаточно вспомнить коллективизированное сельское хозяйство, жестко монополистическую промышленность, почти 50 % которой работало на военные нужды, отсутствие инвестиционного капитала, истощенные ресурсы и массы людей, никогда в жизни не работавших продуктивно, чтобы понять масштабы проблемы. Любая, сколь угодно постепенная реформа такой экономики неизбежно должна была вызвать массовую безработицу, падение жизненного уровня и социальную напряженность, размаха которых не выдержало бы никакое демократически избранное правительство (как ни одно избранное правительство не могло бы и создать такую систему).
Тем более не могло справиться с такой колоссальной задачей правительство, состоящее из людей случайных, на которых буквально свалилась власть, и у которых не было никакой структурной опоры, способной стабилизировать положение в переходный период. Новые, демократические учреждения находились в зачаточном состоянии, существуя скорее символически, чем реально; во всяком случае, они были не чета вездесущим и хорошо отлаженным структурам, оставшимся от старого режима и спаянным общими интересами (и совместными прошлыми преступлениями) в фактическую мафию. Даже заменить старый управленческий аппарат было некем, отчего старая номенклатура с ее награбленным богатством, международными связями и опытом продолжала контролировать как исполнительную, так и законодательную власть в якобы демократическом уже государстве.
Не забудем и менее чем дружественное отношение Запада к нарождающейся в бывшем СССР демократии: в то время как те, кто пытался спасти прогнившую систему, — Горбачев и K° — до последнего момента пользовались безоговорочной поддержкой Запада, их более демократические оппоненты (включая Ельцина), объявлялись «ненадежными» и даже «опасными». Все это лишь продлевало агонию режима, тормозило возникновение подлинной демократической оппозиции и делало проблему выздоровления страны еще более трудной.
Наконец, прибавьте сюда для полноты картины бесконечные этнические конфликты, стремительный рост преступности, фантастическую коррупцию и полную апатию деморализованного населения, и станет ясно, что шансы успешного выздоровления были весьма невелики. Единственным выходом из положения могло бы стать только вовлечение максимально широких слоев населения в политический прогресс. А для этого нужна была драма всенародной борьбы со старым режимом, нужен был катарсис победы общества над системой, а точнее сказать — над самим собой. Но, как мы видели, на это не решилась «элита», для которой номенклатура была роднее народа. Напротив, эти провинциальные секретари обкомов и бывшие комсомольские вожаки, волею случая оказавшиеся у власти, меньше всего хотели что-либо менять и уж тем более делиться властью. Да и не только они.
«Ах, народ не готов…» — толковала интеллигенция, привыкшая всегда оправдывать свое слабодушие ссылками на «народ». Напротив, как мы видели выше, народ-то был готов бороться за демократию, однако элита удобное сожительство с коммунистами предпочла власти народа, проводимой народом в интересах народа.
Тем не менее, как бы в подтверждение старой истины о том, что жизнь гениальный создатель самых невероятных сценариев, судьба предоставила Ельцину и его соратникам последний шанс: разразился так называемый августовский путч, подспудно оказавшийся неожиданным подарком, поскольку ускорил крах коммунистической системы. Можно только гадать, сколь долго, если бы не путч, тянулась бы предшествовавшая всему этому деморализующая неопределенность, когда интеллектуалы беспрестанно мололи языками насчет мудрости решения «сесть за круглый стол переговоров» и кошмаров возможной конфронтации, а Запад отчаянно пытался спасти своего любимого Горби. И как бы ради посрамления их всех «империя зла» решила нанести ответный удар, после чего развалилась на глазах, показав, до какой степени прогнила насквозь.
Таким образом внезапно возникла возможность компенсировать затянувшуюся нерешитель-ность. Но для того, чтобы воспользоваться такой возможностью, необходимы были очень быстрые и радикальные действия, пока номенклатура еще не пришла в себя от полученного шока, а общественное воодушевление пребывало в апогее. И, надо сказать, команда Ельцина действительно великолепно проявила себя во время путча, а также в течение нескольких дней после него. Вне сомнения, то, что Ельцин взобрался на танк перед Белым домом и обратился оттуда с речью к согражданам, было его звездным часом, а тот момент, когда через пару дней он подписывал указ о запрещении коммунистической партии Советского Союза, — самым знаменательным событием всей его жизни.
Но на этом все и кончилось. В следующие сто дней, как бы оцепенев от неожиданного триумфа, Ельцин не совершил ровным счетом ничего значительного. Как и в 1917 году, августовская «революция» одержала победу в центре страны, в основном в нескольких крупнейших городах, тогда как провинцию она не затронула. Путч провалился настолько молниеносно, что продемократические силы не успели объединиться, чтобы избавиться от местных боссов. Теоретически «демократы» были партией власти, однако в действительности они не обладали никакой властью на местах — и Ельцин не сделал ничего, чтобы это положение изменить.
Даже и в центре, где собственная власть Ельцина с самого начала была неоспорима, всего этого оказалось недостаточно, чтобы опечатать обкомы и райкомы партии и конфисковать ее имущество. Необходимо было как можно скорей обезвредить прочие составляющие тоталитарной системы, в том числе и КГБ со всей его запутанной агентурной сетью, чудовищно разросшуюся армию с ее мощнейшей индустриальной базой, министерства, по-прежнему контролировавшие до мелочей процесс производства и распределения. Но самое главное необходимо было раз и навсегда публично развенчать социалистический режим, основательно продемонстрировав его преступления, что лучше всего было сделать на открытом процессе или посредством общественного расследования так, чтобы при этом средствам массовой информации были предоставлены для публикации соответствующие документы из архива КПСС и КГБ.