Москва и ее Сестры
Шрифт:
На аллее показывается белая малолитражка Насти. Смена начинается в восемь, и в выходные раньше девяти никто на работу не приходит. Что ее принесло в такую рань?
Худенькая высокая блондинка выходит из машины. Не понимаю, как эта красотка умудряется выглядеть серой мышкой. Иногда кажется, она нарочно портит свою внешность. Несуразная мешковатая одежда, неловкие движения – Настя больше похожа на подростка из неблагополучного района. Она радостно здоровается:
– Доброе утро, Илона Игоревна!
– Доброе. Насть,
– Ровно то же самое я хотела у вас спросить.
Пожимаю плечами. На подъездной дорожке появляется машина Смирнова.
– Он сегодня дежурит? – спрашиваю Настю.
– Не знаю. Вообще-то, суббота – не его день.
О, это мне известно. Выходные он предпочитает проводить в компании очередной пассии. По его жизни роман выйдет круче «Дон Жуана». Один побег от разъяренной дамы через операционную чего стоит. Но хирург он от бога.
Из черного видавшего виды джипа выходит красивый мужчина в возрасте слегка за сорок. Эдакий принц в затянувшемся поиске. Не понимаю, на что его дамы рассчитывают: три брака, трое детей, небольшая квартира в пригороде.
Водит Смирнов агрессивно и неаккуратно. В этот раз он паркуется подальше от меня. В выражениях не стесняюсь, если мою «крошку» притирают. Смешно, на самом деле ей ничего не будет. Красная «детка» – не машина. Она такая же функция, как я сама. Но облик… Мой моральный облик требует ругаться.
– Привет, красавицы!
Он смотрит на Настю так, что докуривающая сигарету Леля готова выскочить из трусов.
– Смирнов, тормози. Я все вижу, – вместо приветствия громко говорю ему. – Девчонок моих не трогать!
Потом делаю соответствующий жест «Я слежу за тобой».
– Ладно тебе, змея. Что, и взглянуть нельзя?
Смирнов миролюбиво улыбается и разводит руками.
– Ты чего приперся? Сегодня не твой день.
– А, решил поработать.
Он машет рукой. Понятно. Расставание с очередной пассией переходит в фазу бега. У служебного входа шевеление. Леля старается уловить побольше. Ее уши разрастаются до размера ослиных. Еще бы. Будет о чем рассказывать в ординаторской целую неделю. Почему с ней Настя общается? Как можно дружить с тупоголовой дурой?
Смирнов берет меня под руку. Интимный жест. Еще факт в копилку Петровой. Ну-ну. В понедельник больница будет обсуждать наш роман с Андрюхой. Что же. Повеселюсь. Прижимаюсь грудью к руке Николаича. Нарочито. Чтобы наша гусыня разглядела. Он удивленно смотрит на меня.
– Улыбайся, гад, – шепчу ему.
Мои губы изображают готовность к поцелую. Визави поднимает бровь и медленно наклоняется ко мне.
– Всегда мечтал, – тихо отвечает Смирнов.
– Иди в пень.
Леля скрывается за дверью. Спешит поделиться сногсшибательными новостями. Отцепляюсь. Ошарашенная Настя переводит взгляд с Андрюхи на меня. Он поворачивается к ней.
– Детка, это старая игра. Мы с твоей «госпожой» знакомы тысячу лет. Можем и пошутить.
Та пожимает плечами, мол, ладно, я-то что, взрослые люди.
Наклоняюсь забрать пакет кофе.
– Смирнов, тронешь за «здесь» – дам в глаз.
– Да ладно, ладно, забияка.
Через час рассветет. С неба летит мокрая крупа. К вечеру гарантирована снежная каша под ногами.
– Андрей, ты переобулся?
Киваю на его джип.
– Не-а. Завтра поеду.
– Аккуратно. Будет день жестянщика.
– Есть, моя госпожа.
– Ну тебя. Я серьезно. У тебя резина лысая. К тому же летняя. Как был разгильдяем, так и остался.
Медленно иду к входу. В груди разрастается пожар. Вот-вот будет Призыв.
Перед дверью в кабинет долго ищу ключи. Как обычно, они прячутся во внутренних карманах. Мельком гляжу на табличку: «Заведующий отделением анестезиологии-реанимации № 1 к. м. н. ЛЕСНАЯ Илона Игоревна». Вот она я. Откуда кандидатство? Вчера не было. Все не как у людей. Хотя бы предупредили.
Регалии и звания – ерунда, по сравнению с другими «мелочами». Никогда не училась со Смирновым в институте. Как и с другими «одноклассниками», «однокурсниками». Неважно, кто – Совет старейшин или Москва – создает ложную память людям. Со мной часто здороваются незнакомцы. За много лет привыкла. Только с тобой было иначе. Меня как молния… Ты и был… Нет, не думать.
Скидываю кроссовки. Босиком иду переодеваться. Потом варю кофе. Большая чашка в руках. Мое отражение в светлеющем стекле. Просыпающийся город. И боль в груди.
Здравствуй, утро второго декабря!
2
Буря стучит в окно. От электричества потрескивает здание. Голубые молнии бьют в высотку на Котельнической. Вижу, я одна. Люди ходят по улицам как ни в чем не бывало. Они слепы и глухи к знакам. Немного завидую им.
Ставлю чашку на стол. Вернусь и допью. Записываю в блокнот фамилии новеньких. Поступивших мало, всего восемь. Так, кое-кто из постоянных «клиентов» опять здесь.
Вытаскиваю фонендоскоп из ящика. Пора его прибить гвоздями к форме. Вечно теряю. Или спрячу, а потом ищу. На бирке крупно написано «НЕ БРАТЬ!».
Ключ. Где этот кругляш? Может, на шею повесить, как первоклашке? Тьфу, забыла. Он теперь в бейдже. Вот же старость не радость. Пошла.
Пятнадцать минут прошло. Настя всем сказала, что я на месте. Можно заходить. Уже приготовились к «внезапному» визиту начальства.
В отделении на удивление тихо. Нет, пищат мониторы, шумят аппараты вентиляции легких, переговаривается дежурная смена. Нет гомонящей толпы хирургов. Утреннего обхода нет. Сегодня не положено. Блестит надраенный кафельный пол. Да, головомойка старшей сестры придает хорошее ускорение уборке. Ладно, потом проверю.