Москва-сити
Шрифт:
– Георгий, я насчет туннеля. Поди, уж в печенках у тебя, да? Давай приезжай, а то у меня тут большая драка опять, я один отмахиваюсь.
– Жертв нету? – засмеялся Георгий Андреевич.
– Пока нету. Но у меня тут целая делегация со сметой на строительство, так что жертвы вот-вот появятся. Знаешь, сколько они запросили? Два миллиарда «зеленых»… Это значит, реально будет еще больше. Представляешь?
– Ничего себе! – удивился Георгий Андреевич. – Ведь вроде раньше речь шла о полутора. Это, выходит, один километр обойдется в пятьсот миллионов? Это ж какой-то тихий ужас!
– Вот и я говорю им – ужас. Давай приезжай, решим вместе, что нам лучше сделать.
Он, конечно, приехал и застал у мэра разгоряченных схваткой Рождественского, и главного заместителя мэра по строительству, и главного архитектора города, и еще каких-то людей, в основном представителей будущих подрядчиков. Схватка, как он понял, была нешуточная, и Рождественский,
– Все, – сказал вскоре мэр, решительно подводя итог совещания. – Будем думать, будем рассматривать другие проекты – посмотрим, что там прорежется в честной конкурентной борьбе. А то ишь – два миллиарда! Это ж надо – четверть годового бюджета города, три дорожных фонда! Нет, ребята, я на такое безумство так вот, с кондачка, пойти не могу.
– Зря только время потеряем, – недовольно буркнул Рождественский. – Все равно лучше этого ничего не нарисуется. Тем более что весь город, вся общественность за глубокий туннель…
– Общественность, как я понимаю, – усмехнулся мэр, – вообще против туннеля. Но без туннеля нельзя, не выйдет. Стало быть, так. Если ничего не нарисуется, как утверждает Борис Семенович, – тогда примем ваш проект и, может быть, даже вашу смету. А пока – рассматриваем все проекты, которые есть…
Вот тогда-то и появилась на столе у мэра записка одного из сотрудников НИИ транспортного строительства Баташова, которую мэр передал Георгию Андреевичу для ознакомления и доклада на заседании правительства, назначенном как раз на 19 декабря.
Автор рассказывал в записке о своем проекте строительства туннеля. Проект Баташова был чрезвычайно интересен уже хотя бы тем, что на его осуществление требовалось «всего» девятьсот миллионов долларов, то есть более чем в два раза меньше. При этом не надо было приобретать щит, а кроме того, сроки строительства туннеля сокращались с шести лет до полутора-двух. И это при восьми полосах, при необходимом количестве удобных эвакуационных выходов и вентиляционных отдушин.
Завершалась поданная Баташовым записка отчетом о том обсуждении его проекта, которое состоялось у главного архитектора города. Баташову позвонили за день, предложили: если хотите, приходите завтра на совещание по вашим предложениям. Баташов поинтересовался, как же он придет, если не успеет пригласить с собой участвовавших в обосновании и разработке его проекта профессора Фролова из Питера, профессора Маковского из МАДИ, академика Круга… Ничего, приезжайте, у нас домашняя обстановка, сказали ему. Ну он и приехал. А там все та же песня – представители заказчика, представители подрядчика, главным образом из «Стройинвеста», отстаивающие с пеной у рта «глубокий» проект. Ну и, конечно, Рождественский. В суть предложений Баташова никто и вникать не стал, все дружно кричали: не позволим разрушить Лефортово… Даже на замечания ответить не дали… Баташов так откомментировал это «обсуждение», не удержав крика души: «Ну и что удивительного в том, что это произошло? Деньги крутятся огромные, все уже поделено, а тут какой-то Баташов со своими бредовыми предложениями, урезающими их кормушку…»
Очень, кстати, неодобрительно писал автор и о стремлении сторонников «глубокого» проекта приобрести германский щит. Во-первых, по имеющейся у него информации этот щит, выдаваемый за новый, на самом деле уже давно не новый – это восстановленный щит, с помощью которого прокладывался туннель под Эльбой. Во-вторых, сравнительно недавний опыт метростроевцев, использовавших аналогичный щит при возведении станции «Печатники», показал его крайнюю ненадежность: по документам он должен проходить четыреста – пятьсот метров в месяц при общем ресурсе девятнадцать километров. Реально же шел со скоростью тридцать метров, сделал в общей сложности тысячу с небольшим, после чего окончательно вышел из строя, да плюс ко всему, оказывается, из-за его конструктивных дефектов строители просадили грунт… Место, где говорилось о скорости проходки, было отчерчено жирным маркером мэра. Похоже, самое главное, на что обратил внимание мэр, – было замедление сроков строительства, которое он всегда считал недопустимым.
Еще не кончив изучения записки головастого туннельщика, Топуридзе, вспомнив, что «Стройинвест» предполагал получить кредит на приобретение щита в Универсал-банке, решил на всякий случай переговорить с председателем правления этого банка, тем более что формально Универсал входил в подчиненную Георгию Андреевичу финансовую группу Сити-банк, и заблокировать выдачу кредита. Не отменить, не запретить – только заблокировать до окончания разбирательства у мэра. И оказалось, что он едва не опоздал – деньги уже были приготовлены к перечислению германской стороне во всем объеме, причем кредит оформлялся «Стройинвесту» под очень небольшой, можно сказать, чисто символический процент… Скорость оформления этого кредита была просто фантастической! Это не могло не наводить на подозрения: так быстро летали только «черные» деньги, которые надо было увести от бдительного ока государства. Но здесь же они были никакие не «черные»!
Он понял, что кто-то в правительстве так сильно лоббирует «глубокий» вариант строительства туннеля и, очевидно, зная о позиции мэра, так форсирует все дело, что не останавливается ни перед чем, действует, не дожидаясь окончательного принятия решений, то есть как бы планируя поставить оппонентов перед свершившимся фактом. Вообще-то что тут удивительного, если даже по первым прикидкам дело сулит два миллиарда «зеленых»! Но удивило его не это, удивило другое: кто-то в правительстве решился фактически обойти, облапошить самого мэра. Вставать на сторону тех, кто конфликтует с мэром, он не хотел совсем. Вот почему, узнав о том, что произошло, он для начала заморозил счета в Универсал-банке, а потом приостановил перечисление денег за щит. Реакция была мгновенной. Сперва ему позвонил Рождественский – этот ходил вокруг да около, осторожно выяснял, стоит ли менять решение да чем это вызвано – словом, вел разведку. Топуридзе предложил ему обсудить все 19-го числа на заседании правительства – там-де Рождественский узнает все, что его интересует, из первых рук – от него и от мэра. После чего Рождественский явно недовольный и встревоженный, повесил трубку, и вскорости его место занял Джамал. Джамал, с которым он уже давным-давно не поддерживал никаких отношений и не общался с того самого раза, как Джамал разговаривал с Георгием Андреевичем о предупреждении «умных людей», желающих, чтобы автодром был непременно построен в Нагатинской пойме…
Сейчас Джамал был одним из тех, кого принято по какой-то непонятной журналистской классификации называть олигархами, а когда-то это был очень симпатичный, очень дружелюбный парнишка, в котором взгляд сразу узнавал горца, воспитанного в уважении к старшим, в какой-то болезненной даже порядочности. Тогда, когда Георгий Андреевич впервые с ним познакомился, Джамал был совсем юным командиром студенческого стройотряда из Чечено-Ингушской республики. Узколицый, с большими черными глазами, с черными, как смоль, густыми волосами, гибкий, широкоплечий, он всегда почему-то казался Георгию танцующим джигитом – так легка была его походка, так скоординированны все движения, так сосредоточенно лицо. Первый раз они столкнулись близко, когда Джамал пришел к нему, комсомольскому руководителю всех стройотрядов в регионе, ругаться. Георгий приписал его отряду выработку – хотел как лучше, чтобы ребята перед началом занятий получили побольше.
– Зачем ты это делаешь? – гневно спросил его Джамал. – Мы с тобой кавказцы. Это другие могут позволить себе быть нечестными, а мы с тобой не можем, понимаешь? Все наше богатство – честь и честность, переделай, пожалуйста, дорогой.
Георгий Андреевич – тогда он был просто Гога или Князь, переделал, хотя общую сводку уже успели отправить в центральный штаб. Он встречался с Джамалом и потом, но дружба их началась, когда Георгий Андреевич, пойдя на повышение и уехав в Москву, в большой ЦК комсомола, начал заниматься полукоммерческими проектами – перестройка потребовала и от комсомола приспосабливаться к ветру перемен, менять формы работы. Георгий Андреевич пестовал всякие МЖК и НТТМ, то бишь молодежные жилкооперативы и бюро научно-технического творчества молодежи, широко внедрял их по всей стране и однажды, узнав про комсомольско-молодежный кооператив в Гудермесе, послал запрос, желая узнать, кто именно рискнул, опережая время, начать такое дело, кто именно всем заправляет и какие цели ставит. Оказалось – Джамал Исмаилов, старый знакомец, успешно издает книги самого разного содержания, в том числе и религиозные. Что, с одной стороны, настораживало, а с другой – опять же свидетельствовало о том, что человек тонко понимает веяния времени.
Недолго думая, Георгий Андреевич выдернул Джамала в Москву, в аппарат, и Джамал, поначалу с трудом согласившийся на такие перемены, начал приспосабливаться к новой для себя жизни. Но слишком уж все тут ему, горскому человеку, оказалось не по душе: дисциплина, субординация, сидение в четырех стенах, бумажная работа, а главное – чинопочитание и лизоблюдство, подсиживание и наушничество; единственный, с кем Джамал мог отвести душу, был он, Топуридзе, и Джамал отводил ее – ругал и порядки в большом доме, и молодых чинуш, и вообще русских, к которым он, естественно, Георгия Андреевича не относил. Русских он не любил какой-то тяжелой, биологической нелюбовью, не мог простить депортацию родного народа и все удивлялся в разговорах – а с Георгием Андреевичем он разговаривал без всякой опаски, – как такая вырождающаяся нация могла взять верх над столь нравственно крепкими горскими народами, как его родной, как братский ингушский… И все повторял слова какого-то своего друга: «Это им повезло, что великий имам Шамиль был аварцем. Был бы он чеченом – война до сих пор продолжалась бы…»