Москвест

Жвалевский Андрей Валентинович

Правду он сказать не смог.

Маша застыла, как изваяние. Да и температура ее рук была тоже как у памятника. Мишка и рад был бы что-то сказать, но не знал, с какой стороны к ней подступиться.

— Извини, меня ждут, — вдруг сказала Маша и вышла из комнаты.

* * *

— На тебе? А с чего ты взяла, что я решил жениться на тебе? — у Пал Иваныча был такой растерянный вид, что в других обстоятельствах Маше было бы смешно.

Но не сейчас. Сейчас она ногтями впилась в ладонь, чтобы не разреветься.

— Вы

же говорили! — Маша изо всех сил старалась удержать голос, который стремился сбиться в позорный фальцет. — Вы обещали!

— Да что я говорил? Что обещал?!

Маша думала, что хуже уже и придумать сложно. Оказалось — может быть и хуже.

В комнату вошла Ольга Михайловна. Вернее, впорхнула. Она как по воздуху ступала, сияя от счастья. Прямо колибри. Но стоило ей оценить ситуацию (красная от возмущения прислуга и смущенный жених), как колибри превратилась в коршуна.

— Так, Мария, — Ольга Михайловна умудрялась говорить не просто сквозь зубы, а сквозь плотно сжатые губы, — что бы у вас ни было ранее, теперь Павел Иванович будет человеком семейным…

Маша не выдержала, губы ее задрожали.

— Ты сделал ей ребенка? — сухо осведомилась Ольга Михайловна у будущего мужа.

Тот прижал руки к груди:

— Да христом-богом клянусь…

— С тобой потом, — отрезала женщина-коршун и всем корпусом повернулась к Маше. — Не беспокойся, без помощи не оставим. Найдем жениха. Даже денег на избу выделим. Ребенок — от Бога…

Маша с большим трудом снова взяла себя в руки.

— Какой ребенок?! Какая изба?! Что вы несете?!

— То есть ребенка нет? — морщинки, испортившие безупречный лоб невесты, растаяли без следа.

— Конечно, нет! И быть не могло!

— Честное слово! — Граф порывисто перекрестился на икону в углу. — Она только позировала!

— Неглиже? — подозрительно уточнила Ольга Михайловна.

— Господь с тобой! В платье!

— Тогда, — теперь и Ольга Михайловна выглядела удивленной, — в чем беда?

Маша готовилась повторить все свои упреки, и Астахов торопливо опередил ее:

— Да, ма шер, вбила себе в голову, что я жениться на ней хочу!

И снова колючий ком в горле помешал Маше выговориться. Она и перед Пал Иванычем плакать не хотела, а уж перед его будущей женой…

Зато Ольга Михайловна окончательно успокоилась и превратилась из коршуна не в колибри, конечно — но в заботливую лебедушку.

— Ах, Павел Иванович, Павел Иванович, — она так ласково ругала Астахова, что Маша наконец поняла значение устаревшего слова «пожурила». — Вскружил бедной девочке голову!

Его сиятельство только руками развел. Он уже понял, что гроза миновала, сейчас его Оленька все устроит, разберется в этой деликатной ситуации.

— Всё твои стихи! Книги твои! — улыбалась Ольга Михайловна, глядя на покаянного графа. — Не дело девушке книги читать, ей детей растить…

Тут она вдруг словно вспомнила что-то, ласково спросила у Маши:

— Ты деток

любишь-то?

Маша машинально кивнула.

— Вот и славно! Мы собираемся в имение моего папеньки уехать. Тут недалеко, верст десять. И когда детки пойдут, нам няня понадобится. Ты подойдешь! А дурь твоя… Да выйдет она с божьей помощью…

— Не выйдет! — Маша хотела крикнуть, но получился жалкий сип.

Она поняла, что все, предел. Больше сдерживаться она не сможет. Развернулась и побежала, хотя Ольга Михайловна еще что-то вслед говорила. Чутьем нашла дверь, по коридору неслась, сшибая людей.

А потом ее кто-то крепко схватил и куда-то поволок. Куда-то, где было много света и воздуха. Маша ревела, и била того, кто ее держал, и порывалась убежать, и обвиняла весь мир, и собиралась прямо тут же с шестого этажа прыгнуть…

— С какого шестого этажа? — сказали ей прямо в ухо. — Мы в XIX веке, не забыла?..

Только тут Маша поняла, что все это время ее держит Мишка. Теперь можно просто реветь, уткнувшись в его плечо, которое почему-то сильно пахло мышами и пылью.

Они стояли за конюшней, но Катерина их видела.

— Не брат он ей, — грустно сообщила она конюху Матвею, человеку грубому и бесчувственному. — Ох, не брат…

Матвей только пожал плечами.

* * *

Маша сидела прямо на земле, обхватив колени руками. За сегодня она вымоталась так, что не чувствовала уже ничего. Зато Мишка явно повеселел. Он бодро орудовал заступом.

— Надо поглубже закопать, — зачем-то говорил он Маше. — А то до 1934 года не долежит.

Маша решила поддержать разговор. Просто чтобы не молчать.

— А зачем?

— Да обещал одному… Профессору… Ладно, хватит!

Он выбрался из ямы, сбросил туда узел с какими-то вещами и принялся забрасывать его землей.

— А что там?

— Да кое-какое барахло из дома.

— А его не хватятся? — она подала очередную реплику и вяло подумала: «И зачем я это делаю?»

— Неважно. — Закапывать получалось быстрее, чем откапывать. — Мы уходим. Прямо сейчас. Как начнут вечерню звонить.

Мишка закончил землеройные работы. Образовался небольшой холмик рыхлой земли, и Мишка старательно его утоптал. Маша смотрела прямо перед собой пустыми глазами. Где-то далеко ударил колокол. Мишка подошел к Маше и крепко взял ее за руку. Она покорно поднялась. Звон подхватили еще несколько церквей.

— Интересно, — сказала Маша, хотя ей было совсем не интересно, — куда нас сейчас забросит?

— Домой, — твердо сказал Мишка. — В наш год.

— Почему?

— Потому что я так решил!

Они даже не говорили ничего вслух. Только стояли и вспоминали все, что с ними произошло. С самого начала.

Когда ударила колокольня по соседству, земля ушла из-под ног. Маша и Мишка как могли крепко сжали руки, но в какой-то момент их ладони выскользнули одна из другой…

* * *