Мост через бездну. Книга 4
Шрифт:
ГЛАВА 1
«Вечна, даже умирая…»
Человечество стоит на переломном рубеже в своем развитии, и проектируемое будущее представляется совершенно непохожим на то, что было до сих пор. Если мы знаем начало, если мы знаем закон, по которому происходит дальнейшее развитие, то мы можем прогнозировать то, что будет дальше. «Знание прошлого — это понимание современности», — сказал Д. С. Лихачев. Любые беседы по искусству не могут быть отвлеченными не только от нашей жизни, но и от того главного, что составляет ее внутреннее содержание. Это необходимость понять, кто мы с точки зрения духовного истока, что такое наше художественное сознание и что такое наш художественный выбор, наша ментальность. Откуда она?
Можем ли мы это сделать до конца? Нужно ли это делать до конца? Разумеется, нет. Но совершенно необходимо ориентироваться в своих параметрах: психологических, культурных, исторических, художественных.
Мы считаем себя потомками восточных славян. Но только
Возьмите русскую сказку. Когда она была создана? А. Н. Афанасьев, собиратель русского фольклора, первым собравший русские сказки, утверждал, что литературная сказка как вполне самостоятельный жанр, основанный на синтезе литературных и фольклорных традиций, выделилась в XIX веке, в эпоху литературного романтизма. Первые исследования сказки, ее морфологии, были проведены нашим современником Владимиром Яковлевичем Проппом. А ведь в основе сказки — устная традиция, устное народное творчество, и первый киевский эпос тоже, безусловно, был устным. А мы говорим: «Русская народная сказка», подразумевая как раз славянские корни.
Мы точно так же, как и наши древние предки, остались верны очень глубокой связи с природой. Великий глубокий пантеизм — связь с природой и общение с ней. Очень многое унаследовано от древних славян — и наш внутренний мир, и наши эстетические идеалы. Возьмите русскую поэзию — она, в отличие от поэзии всех остальных стран, ландшафтно-природна. Русская поэзия вся строится на одухотворенных образах:
Когда волнуется желтеющая нива, И свежий лес шумит при звуке ветерка, И прячется в саду малиновая слива Под тенью сладостной зелёного листка; Когда росой обрызганный душистой, Румяным вечером иль утра в час златой Из-под куста мне ландыш серебристый Приветливо кивает головой; Когда студеный ключ играет по оврагу И, погружая мысль в какой-то смутный сон, Лепечет мне таинственную сагу Про мирный край, откуда мчится он: Тогда смиряется души моей тревога, Тогда расходятся морщины на челе, И счастье я могу постигнуть на земле, И в небесах я вижу бога!..Русский пейзаж живописен, а все русские поэты являются пейзажистами. Все! Луна. Солнце. Трава. Деревья. Неравнодушная природа. Это всегда связь и исток поэтического образного мышления. А какие образы природы оставили нам писатели! Тургенев, Лев Толстой… Тончайшее, изысканное полотно, сотканное из образов природы, наделенных всеми присущими человеку эмоциями, переживаниями, чувствами.
Томас Манн, один из лучших знатоков и ценителей русской классики, у которого всё плотно сосредоточено на человеке, на его внутреннем мире, на отношениях, напишет: «Я ни слова не знаю по-русски, а немецкие переводы, в которых я читал в молодые годы великих русских авторов XIX века, были очень слабы. И все же я причисляю это чтение к тем важнейшим переживаниям, которые формировали мою личность» (Манн Томас, Собрание сочинений в десяти томах, 1959). А откуда эта сосредоточенность на внутреннем мире? Это христианский вздох в культуре. И мы знаем об этом своей кровью, своим сознанием, своей художественной «наследственностью». Но мы не знаем это как предмет, у нас нет визуального знания этого предмета. Зато мы можем предметный мир додумывать или даже придумывать.
Ко всему сказанному осталось добавить, что мы потомки посттеистической культуры по главному — по своему сознанию и по тому, какие мы поэты и художники.
Но в любом случае основным предметом изображения нашей культуры является человек. То же самое мы можем сказать и о культуре европейской. Речь идет о том, что мы с вами включены в европейскую культуру. Это явно прослеживается и в литературе, и в искусстве, а коль скоро так, то это значит, что мы включены в европейскую цивилизацию. Ведь только в европейской цивилизации человек является основным предметом изображения. Весь интерес — только к человеку, который содержит в себе всё: и микрокосмос, и макрокосмос. Европейский корень — в Средиземноморье, в культуре Древней Греции и Древнего Рима. Это означает, что на самом деле мы до сих пор являемся наследниками средиземноморской цивилизации. Средиземноморской! Те цивилизации, что были до неё, — не наши. То есть не европейские. Мы имеем в виду только европейскую цивилизацию, а не мировую. В качестве подтверждения нашей мысли вспомним слова замечательного ученого XX века Павла Флоренского: «Древняя Русь возжигает пламя своей культуры непосредственно от священного огня Византии, из рук в руки принимая, как свое драгоценнейшее достояние, Прометеев огонь Эллады» (Свящ. П. А. Флоренский. Троице-Сергиева Лавра и Россия, 1990).
Культура китайская, мусульманская — абсолютно
Между тем Древний Египет напрямую связан с Францией! Связан именно в плане исследования. Французы в этом вопросе весьма высокомерны, так как считают себя главными египтологами. И основания для этого, как им кажется, у них есть! Основателем египтологии, науки об историческом прошлом Египта, является знаменитый французский исследователь Жан-Франсуа Шампольон.
Шампольон был абсолютным гением. Просто совершенным. Уже подростком он знал более 12 языков. В 9 лет этот ребенок дал обещание секретарю Египетского института в Каире Фурье расшифровать надписи на папирусах и впоследствии выполнил это обещание. В 19 лет Шампольон уже был профессором истории в Гренобле.
Жизнь Шампольона всегда была связана с загадочной египетской цивилизацией. Поразительно, но, когда Жан-Франсуа родился, все шутили, что мальчик — древний египтянин, потому что он был красного цвета. У него была красная кожа. И Египет — краснокожий. Они не белокожие, это цивилизация краснокожих людей. Египтяне были совершенно другими, нежели европейцы. И то, что им было ведомо, для белых людей было абсолютной тайной… Предстояло пробираться через незнание. А что такое незнание? Это то, что мы не можем увидеть.
Знаменитый Розеттский камень, текст с которого удалось расшифровать Шампольону, стал связующим мостом между двумя цивилизациями, позволив ученым изучать египетскую иероглифическую письменность в частности и древнеегипетскую культуру в целом.
Но появление Розеттского камня на европейской территории (а если быть точными — в Британском музее, где камень хранится с 1802 года и по сей день) связано с еще одним очень известным французом (французом по духу, не по рождению)! Имя ему — Наполеон. В 1799 году Наполеоном была предпринята Египетская экспедиция, во время которой и был обнаружен Розеттский камень. Находка была переправлена в Каир, где к этому времени Наполеоном уже был создан Институт Египта. Совершенно неудивительно, что в эту военную экспедицию с Наполеоном отправилось большое количество ученых и исследователей. Европейцев очень манил таинственный и загадочный Египет. Поскольку была цель, то и результат не замедлил появиться — собрано было огромное количество фрагментов египетского искусства. Надо сказать, что французы не очень стеснялись расхищать чужое культурное наследие. Трепетного отношения к культурным ценностям Египта тоже не наблюдалось: из сооружений выламывались целые куски, гробницы разбирались на фрагменты, Древний Египет растаскивали по кусочкам. Никакого закона, запрещающего варварское отношение к предметам искусства, тогда не было. Зайдите сегодня в любой музей, где есть Египетский зал, — вы увидите богатейшие коллекции!
Лично для автора этой книги открытие древнеегипетского искусства состоялось во Франции в знаменитом Гран Пале (Большом дворце), на выставке египетского искусства. Открытие не в смысле впервые увиденного, а в смысле откровения. Мы все знаем о пирамидах. И все знаем о том, что внутри пирамид есть росписи. Этих росписей — погонные километры. Если вы внимательно рассмотрите их, то увидите совершенно потрясающую картину: то, что мы называем росписью, росписью как таковой не является! Внимательно рассмотрев фрагмент, представленный на выставке, ваша покорная слуга с удивлением обнаружила то, что до этого момента ни в одной книге не прочитала: это вовсе не росписи — египтяне ничего не расписывали. Это совершенно другая техника изображения, которую они потом стали называть росписью. И мы тоже.
Каким образом происходил процесс нанесения изображения на стену? Сначала вся поверхность стены размечалась, как тетрадь в клеточку. Затем делался трафарет. Египетскую письменность и изобразительную культуру мы можем назвать иероглифической, потому что и изображение, и письменность выполнялись с помощью трафарета. После того как трафарет нанесли, начиналось выскабливание стены. Египтяне начинали выбивать стену по трафарету. Не писать по загрунтованной стене, а выбивать. И поэтому, благодаря трафарету, у них получалось такое вдавленное изображение, вогнутое. Потом они делали специальные цветные пасты и начинали ими замуровывать, инкрустировать стену. Вы представляете, что это за техника? Они стену восковали. А мы говорим: «Какая роспись!» Ты стоишь, смотришь и думаешь: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Как же мы можем обсуждать эту цивилизацию? Что мы можем о ней сказать? Решительно — ничего. Это величайшее гениальное искусство консервной промышленности. Да, консервной. Пирамида — консервная банка, тысячелетиями хранящая свое содержимое. Нам ничего не надо говорить об этой цивилизации. Мы можем только любоваться и констатировать.