Мост над океаном

Ладыженский Олег Семенович

Пора слагать таинственные раги

О том, что было живо и мертво,

Трусливо и исполнено отваги,

Вставало твердью из предвечной влаги,

Считалось всем, взойдя из ничего,

Пора уйти в глубины естества

И научиться складывать слова,

Как складывали их былые маги.

Граница меж мирами – лист бумаги,

Последняя строка всегда права,

Вот двор, трава, и на траве дрова,

И не болит с похмелья голова,

Дурман осенних туч пьянее браги,

Засиженное мухами окно

Откроется меж буднями и сном,

И ты не

вспомнишь: порванные флаги,

Огонь, тела… и черное пятно

Над нами.

Над тобой и надо мной.

ЕРЕСЬ СВАСТИКИ

Таинственны мудрости древней скрижали,

Сколь счастливы те, что ее избежали.

х х х

Бессмертна от века душа человека –

Но гибнет от старости тело-калека,

Страдая от хворей, напастями мучась.

Увы, такова неизбежная участь

Души, что меняя тела, как одежды,

Идет по Пути от надежды к надежде,

От смерти к рожденью, от смеха к рыданью,

От неба к геенне, от счастья к страданью.

Дорога, дорога, дорога, дорога,

Извечный удел человека – не бога.

Ведь те, кто вкусили амриту благую,

Телами со смертью уже не торгуют,

Для плоти их тлена не сыщешь вовеки –

Завидуйте им, муравьи-человеки!

У тела бессмертного участь другая:

Оно не потеет, не спит, не моргает,

Не ведает боли, не знает старенья,

Достойно назваться вершиной творенья,

Вовек не знакомо с чумой и паршою –

Но суры за то заплатили душою,

И души богов, оказавшись за гранью,

Подвержены старости и умиранью.

Дряхлеет с веками, стара и убога

Душа всемогущего, вечного бога –

Становится пылью, становится прахом,

Объята пред гибелью искренним страхом.

Сухою листвой, что с деревьев опала,

Осыплется наземь душа Локапалы,

Сегодня умрет, что вчера шелестело –

И станет бездушным бессмертное тело.

О скорбь и страданье, о вечная мука! –

Коль в суре поселится серая скука,

Наскучат утехи, любовь и сраженья,

Наскучит покой и наскучит движенье,

Не вспыхнут глаза грозовою зарницей,

И мертвой душе станет тело гробницей!

О горы, ответьте, о ветры, скажите:

Куда подевался иной небожитель?

Ни вскрика, ни стона, ни слова, ни звука –

Лишь скука, лишь скука, лишь серая скука…

Но изредка ветра порыв одичалый

Доносит дыханье конца Безначалья:

"Мы жили веками, мы были богами,

Теперь мы застыли у вас под ногами,

Мы были из бронзы, из меди, из стали –

О нет, не мертвы мы… мы просто устали.

Ужель не пора нам могучим бураном

Приникнуть, как прежде, к притонам и храмам,

И к вспененным ранам, и к гибнущим странам,

И к тупо идущим на бойню баранам?!

Мы жили веками, мы были богами –

Но нету воды меж двумя берегами".

х х х

О знание темное Века Златого! –

Воистину зрячий несчастней слепого…

х х х

Менялась основа, менялося имя,

Один на престоле сменился двоими,

Менялись владыки, как служки во храме,-

И Свастики знак воссиял над мирами.

Их было четыре, а стало их восемь –

Чьим душам грозила холодная осень,

Кто плечи подставил под тяжесть святыни,

Не ведая, чем он поддержан отныне.

Назначено так на рассвете творенья:

Есть тапас и теджас, есть Жар и Горенье,

Есть дар аскетизма и пламенность сердца –

Последним поддержана суть Миродержца.

Когда подступает душевная мука,

Когда в Локапале поселится скука,

То смертный, чей дух воспарял, пламенея,

Чье сердце удара перуна сильнее,

Навеки покинув земную дорогу,

Отдаст свою душу уставшему богу –

Чтоб пламенность эта, чтоб это Горенье,

Мешало души Миродержца старенью,

Чтоб честь не линяла, чтоб совесть не слепла,

Чтоб феникс отваги поднялся из пепла,

Чтоб щедрость дарила, чтоб радость явилась…

Чужое Горенье своим становилось!

Вот так Миродержец с судьбою большою

Лечил свою душу чужою душою,

И крепла опять сердцевина больная –

Не зная, не зная, не зная, не зная…

ЭХО ДРЕВНЕЙ КЛЯТВЫ

Клянусь я днем начала мира,

Клянусь я днем его конца,

Клянусь я памятью Мунира,

Божественного кузнеца;

Клянусь землей и синим небом,

Клянусь водой и теплым хлебом,

Клянусь я непроизнесенным,

Последним именем Творца;

Клянусь…