Мост
Шрифт:
— Хм… Как это, наверное, странно. — Она касается губ пальцем. — Я представляла, что это так интересно и… — пожимает она плечами, — романтично — потерять память. Но, наверное, это жутко утомительно…
У нее довольно изящные, очень темные брови.
— Самое утомительное, но и самое интересное — это лечение. Мой врач верит в толкование снов.
— А вы?
— Пока нет.
— Поверите, если поможет, — кивает она.
— Возможно…
— Но что, — поднимает она палец, — что если вам придется поверить еще до того, как оно поможет?
— Не уверен, что это согласуется с научными принципами моего замечательного врача.
— Так ведь если поможет, то какая разница, что там с чем не согласуется?
— Но ведь если верить без причины в процесс, можно дойти до того, что поверишь без причины в результат.
Мои слова заставляют ее умолкнуть, но ненадолго.
— То есть можно поверить в то, что вас вылечили, хотя на самом деле этого не произошло. Но ведь это же элементарно проверяется: либо к вам вернулась память, либо нет.
— Ну а представим, что я возьму да придумаю все.
— Собственное прошлое придумаете? — говорит она скептически.
— Некоторые люди все время так поступают. — Кажется, я ее поддразниваю, но, произнеся эти слова, невольно задумываюсь над ними.
— Да, но только для того, чтобы обманывать других. Они же наверняка сами знают, что лгут.
— Не думаю, что все так просто. Мне кажется, легче всего обмануть самого себя. Возможно, себя обманывать — это необходимое условие для того, чтобы обманывать других.
— О нет, — категорически возражает она. — Хорошему лжецу необходима отличная память. Чтобы других водить за нос, надо быть умнее их.
— По-вашему, никто и никогда не верил в собственные выдумки?
— Ну, может, верило несколько пациентов психбольниц, но больше — никто. Знаете, по-моему, большинство якобы чокнутых, которые выдают себя за других, на самом деле просто разыгрывают больничный персонал.
Какая категоричность! Кажется, я и сам когда-то был столь же резок в суждениях, хоть и не помню, где, когда и по какому поводу.
— Вы, очевидно, думаете, что врачей очень легко дурачить, — говорю.
Она улыбается. У нее безупречные зубы. Я ловлю себя на том, что пытаюсь оценить, охарактеризовать эту женщину. Она увлекает не завлекая, поглощает не заглатывая. Но, возможно, с тем же результатом.
Эбберлайн Эррол кивает:
— Вероятно, легко дурачить тех, кто пытается лечить мозги как мускулы. Скорее всего, таким врачам просто в голову не приходит, что пациенты способны намеренно вводить их в заблуждение.
Вот с этим я бы поспорил. К примеру, доктор Джойс считает делом профессиональной чести не верить до конца всему, что рассказывают пациенты.
— А мне кажется, — говорю, — что хороший психиатр всегда разоблачит пациента-шарлатана. Большинству просто не хватает воображения, чтобы как следует вжиться в роль.
У нее изгибаются брови.
— Возможно, — произносит она, пристально-невидяще глядя мимо меня. — А знаете, мне сейчас детство вспомнилось, когда мы…
В этот момент спавший напротив нее, положив руки на стол, а голову на руки, молодой человек приподнимается, откидывается на спинку стула и зевает и обводит бар мутным взором. Эбберлайн Эррол оборачивается к нему.
— А, проснулся, — говорит она этому костлявому парню с длинным носом и близко посаженными глазами. — Собрал наконец кворум нейронов?
— Да ладно, Эбби, завязывай стебаться. — Взглядом он добавляет в мой адрес: «А ты не пошел бы на…?» — Лучше добудь водички.
— Милый братец, хоть ты и скотина, но я-то не скотница! — отбривает она.
Он тупо рассматривает стол, весь в грязных тарелках и пустых стаканах.
Эбберлайн Эррол глядит на меня:
— Вы-то, конечно, не помните, есть у вас братья или нет?
— Увы и ах.
— Хм… — Она встает и идет к стойке бара.
Парень закрывает глаза и наклоняет стул назад, заставляя его покачиваться на двух ножках. Бар пустеет. Кое-где из-под столов торчат ботинки, свидетельствуя, что алкогольные экскурсы их владельцев в давнюю эпоху четырехногого передвижения пришли к ступорному финишу. Эбберлайн Эррол возвращается с кувшином воды, останавливается возле брата и плещет водой ему на лоб.
Молодой человек падает на пол, ругается, кое-как встает. Она вручает ему кувшин. Он пьет. Она наблюдает за этим со смесью веселья и презрения на лице. Все это время она курит длинную тонкую сигару.
— Мистер Орр, а вы вчера видели пресловутые самолеты? — спрашивает мисс Эррол, глядя не на меня, а на брата.
— Да. А вы?
Она отрицательно качает головой и пускает дым.
— Нет. Мне рассказывали, но я сначала решила, что это розыгрыш.
— А мне они показались вполне настоящими.
Ее брат опустошает и театральным жестом бросает себе за спину кувшин. Он разбивается о столик где-то в сумраке. Эбберлайн Эррол укоризненно качает головой. Молодой человек зевает:
— Устал. Пошли отсюда. А где папаша?
— В клуб ушел. Причем уже давно. Может, он уже дома.
— Ну и ладно. Пошли. — Он встает и направляется к лестнице.
Мисс Эррол глядит на меня и пожимает плечами:
— Извините, мистер Орр, но мне пора.
— Ничего, все в порядке.
— Было приятно с вами поговорить.
— Уверяю вас, это взаимно.
Она оглядывается на брата. Тот стоит на лестничной площадке руки в боки, ждет.
— Ну что ж, — смотрит она на меня, — может, у нас еще будет возможность продолжить беседу.