Мотылек атакующий
Шрифт:
– Да, – согласился второй, – маринованные белые – офигенная закуска. Я от них офигеваю.
– У тебя и от селедки крышу сносит. Ты хоть помнишь, что вчера было?
– А что было? – удивился напарник. – Нормально посидели, потом разошлись.
– Ага, только ты весь вечер лапшу нам вешал, будто в Чечне двое суток перевал в одиночку удерживал против банды в две сотни боевиков.
– В какой Чечне?
– Проехали. С кем не бывает. Мне тоже ребята рассказывали, будто я какого-то мужика на улице за бен Ладена принял.
Полицейские замолчали. Потом один постучал по металлической сетке.
– Слышь ты, чмо поганое, у тебя закурить не будет?
– Вредно для здоровья, – ответила Маша.
– Ну-ну, – засмеялся сидящий в салоне, – здоровье тебе пригодится. Сейчас мы все с тобой беседовать будем.
«Уазик» остановился. Двери отворили, и Машу подвели к крыльцу отдела полиции.
– Не задерживайся! – прикрикнули на нее и толкнули в спину.
Потом отконвоировали по коридору мимо дежурного к огороженному мутным стеклом закутку и впихнули внутрь.
– Посиди пока в обезьяннике, скоро с тобой разбираться будут.
Вдоль стены обезьянника стояли скамьи из окрашенных в серый цвет досок. Краска во многих местах облупилась, и скамьи казались как бы закамуфлированными. На них сидели женщины. Одна бомжиха в грязной куртке из дерматина и две нетрезвые девчонки. Юбка на одной из них была разорвана.
– Добрый вечер, – поздоровалась Маша.
Девчонки не ответили, зато бомжиха с красным и опухшим от пьянства лицом подскочила и поинтересовалась:
– Закурить не найдется?
Маша покачала головой.
Бомжиха опустилась рядом. От нее пахло перегаром и помойкой.
– Тебя за что сюда загребли?
Маша пожала плечами.
– Не хочешь – не говори. А этих соплячек за драку. Чего-то не поделили между собой, а менты, как всегда, не вовремя подскочили. Ну, их-то отпустят скоро, если дурочки все правильно поймут. Им скажут, что за драку и распитие джина-тоника в общественном месте полагается год тюрьмы по совокупности. Девчонки и согласятся. А тебя не за драку случайно?
– За драку, – призналась Маша.
– Кого хоть побила?
– Прокурора.
– Без балды? – не поверила опустившаяся женщина.
– Без балды, – подтвердила Маша. – Хотела убить, только не знаю, получилось ли.
– Ну ты, подруга, даешь! – восхитилась бомжиха. – На киче в авторитете будешь. За тебя другие пахать станут всегда, и чифирь и шоколадку поднесут. Правда, тебе весь срок тянуть придется. Но там ничего, жить можно. У меня две ходки, и живая, как видишь.
Бомжиха достала из кармана куртки мятую сигарету и протянула Маше:
– На. Последняя, для себя хранила.
– Спасибо, не надо, – отказалась Маша.
– И правильно! Последнюю даже Гитлер не берет.
Через полчаса девчонок вывели. Маша смотрела сквозь грязное, обшарпанное оргстекло, как полицейские
Бомжиха разлеглась на скамейке, укрывшись своей курткой, и вскоре заснула.
Маше казалось, что о ней забыли. Смотрела сквозь туманное стекло на дежурного, а потом ей надоело. В том, что ее обвинят, с точки зрения закона вполне обоснованно, она не сомневалась. Будет суд, ей дадут срок, и, вероятно, не маленький. Попадет в колонию. Но это не страшило ее. В конце концов, и там люди живут, тут бомжиха права. Люди на зоне, конечно, разные, в большинстве своем неприятные, но Маша может за себя постоять. Короче, тюрьма ее не страшила, но вот то, что оба Кущенко будут продолжать жить, как и прежде, ничего не опасаясь, не давало успокоиться. Зачем она тянула столько времени? Чего боялась – тюрьмы? Но ведь и так туда попадет. И вернется оттуда не скоро. Вполне вероятно, с таким же лицом, как у опустившейся женщины, которая лежит в двух шагах от нее, ни о чем не переживая.
Маша прислонилась спиной к стене и закрыла глаза. Давно перевалило за полночь, но спать не хотелось. Вновь вспомнила Сергея, как муж отбивался от напавших на них бандитов: как сама пыталась вытащить его, наверное, уже мертвого, из объятого пламенем гаража; как умирал Славик, а она ничем не могла помочь ему. Вспомнила суд, обоих Кущенко, прокурора Порываева, который постоянно поглядывал на свои золотые часы, словно спешил куда-то, и равнодушного к чужому горю судью.
«Но я жива, – подумала Маша. – Главное – потерпеть несколько лет. Но потом, когда снова буду на свободе, уже не стану тянуть».
Отворилась дверь, и чей-то голос крикнул:
– Задержанная Мотылькова, к дежурному следователю!
Она опустилась на стул перед столом, за которым немолодой человек изучал какие-то бумаги. Следователь при этом курил и время от времени, не отрываясь от своего занятия и не поднимая головы, сбрасывал пепел в пепельницу, стоящую на дальнем углу стола. Причем делал это весьма умело, даже не нащупывая край пепельницы. Просто протягивал руку, стряхивал пепел не глядя и делал новую затяжку.
– Назовите полностью ваши фамилию, имя, отчество, адрес, по которому вы зарегистрированы, и место работы.
Маша ничего не ответила, а следователь не повторил вопроса и не посмотрел на нее.
– Вы знаете, что вам инкриминируют? – спросил мужчина, по-прежнему пробегая глазами по тексту лежащих перед ним листов.
– Это допрос?
– Я должен снять с вас показания.
– Тогда только в присутствии моего адвоката.
Следователь наконец-то поднял голову, и Маша, увидев, что нос у него сломан, спросила: