Мой адрес - Советский Союз! Книга четвертая
Шрифт:
Я присел на широкую деревянную скамью, подумав, сколько же задниц отполировали её поверхность. И понятно, эти задницы принадлежали не самым лучшим членам общества. Вряд ли лавка тут с тех времён, когда в застенки бросали попавших под каток репрессий. Невиновных, как и я, но оказавшихся за решёткой по чьему-то навету.
Ну ничего, разберутся, выяснят, кого задержали, ещё извиняться будут. А пока придётся потерпеть. Максимальный срок содержания под стражей до предъявления обвинения, если память не изменяет, составляет 10 суток. Но уж вряд ли меня тут столько промурыжат.
Не знаю,
— Покровский, на выход. Руки за спину.
На этот раз обошлось без наручников. Меня отконвоировали на второй этаж, в кабинет, на двери которого висела табличка: «Серёгин Н. М.». Хозяин кабинета был в гражданском и что-то писал за столом.
— Вот, товарищ капитан, доставил, — отчитался мой провожатый.
— Хорошо, подождите за дверью… Присаживайтесь.
Последнее предназначалось уже для меня. Я сел на видавший виды стул, скрипнувший под моим весом. Капитан молчал, разглядывая меня не без любопытства во взгляде, я тоже молчал. Наконец он спросил:
— Что ж вы, гражданин Покровский, руки распускаете? Трёх ребят ни за что чуть на больничную койку не отправили. Они уже успели пройти медицинское освидетельствование. У всех сильные ушибы, у двоих подозрение на перелом рёбер, а у Колесниченко — на перелом челюсти.
Понятно, значит, некий Колесниченко — тот самый блондин.
— Там даже на трещины подозрений быть не должно, я умею рассчитывать силу удара…
— То есть вы не отрицаете тот факт, что применили физическую силу в отношении граждан Спивака, Худякова и Колесниченко? — оживился Серёгин.
— Ну, применил… Так этот, Колесниченко, он оскорбил мою жену, а когда я попросил его извиниться — пытался ударить меня коленом в пах. Я всего лишь ударил его по щеке ладонью. Тут его дружки на меня кинулись, пришлось одному в солнечное сплетение пробить, другому в печень. Но я-то, извините, боксом занимаюсь, если бы я ударил в полную силу, но и ребят точно были бы проблемы…
— Теперь у вас будут проблемы, гражданин Покровский, — пообещал следак голосом, не предвещавшим ничего хорошего и выделив слово ВАС. — Кстати, фамилия ваша мне знакома, где я мог её слышать…
Он наморщил лоб, а я не без доли самодовольства заявил:
— Месяц назад я стал победителем Олимпийских Игр.
Вообще было обидно, что меня до сих пор не узнали. Ехали брать — и не знали, кого арестовывают. Запрос бы хоть сделали в Свердловск, в местный УВД или куда там… Похоже, местные милиционеры очень спешили. Может, и правда этот Колесниченко — не из простых?
— Точно, в «Советском спорте» ваша фотография была, — немного растерянно пробормотал Серёгин. — Но это ещё нужно уточнить. Веселов!
— Я, тащ капитан! — нарисовался на пороге мой конвоир, чья фамилия так не гармонировала с его внешностью.
— Пусть пока в коридоре обождёт,
Понятно, с начальством будет советоваться. Оно и верно, ситуация изменилась, теперь уже так просто нанесение тяжкого вреда здоровью не пришьёшь.
Ждать пришлось долго, минут десять, после чего меня снова пригласили в кабинет. Следователь выглядел хмуро и немного озадаченно.
— Присаживайтесь… В общем, то, что вы олимпийский чемпион, сути дела не меняет. Факт побоев налицо, и я должен с ваших слов составить протокол. Со слов потерпевших протоколы уже есть, как и со слов свидетеля — официантки кафе «Радуга».
— Ну вот же, есть свидетель, она всё видела и слышала.
— Да, видела и слышала, и утверждает, что вы первый начали оскорблять потерпевших, а когда те словесно попробовали вас приструнить, то применили в их отношении грубую физическую силу. Видимо, под действием алкоголя.
— Да какой алкоголь?! Мы выпили-то всего по бокалу вина!
— Иногда и этого бывает достаточно. Вот копии протоколов, можете ознакомиться.
Я ознакомился… Надо же, все четверо рассказывали одно и то же, будто бы это именно я стал зачинщиком конфликта, а они — пострадавшие — белые и пушистые. Ну и официантка, похоже, боялась говорить правду, значит, что-то тут действительно нечисто.
— Тут всё неправильно, — заявил я, возвращая копии следователю. — Это оговор, и самое главное, зачем это сделала гражданка Портнягина? Выходит, на неё кто-то надавил? Или запугал. Не по своей же воле она написала неправду!
— Гражданин Покровский, выбирайте выражения, — набычился следак. — Те времена, когда кого-то запугивали, давно прошли. Советская милиция соблюдает Уголовный кодекс от А до Я. В общем, излагайте вашу версию событий, я буду протоколировать.
Предупреждаю, лучше говорить правду, следствие всё равно докопается до истины.
На изложение у меня ушло не более пяти минут. Диктовал и думал, почему меня не отпустили с извинениями, а продолжают «топить»? Неужто здесь, в этом небольшом курортном городке, задействованы такие силы, что им мои звания нипочём? Ведь кому-то же Сергачёв звонил, и общение это было достаточно продолжительным, однако, судя по его реакции, установка осталась прежней.
— Прочитайте и внизу, вот здесь, напишите: «С моих слов записано верно»… Число и подпись. Угу… Веселов!
Вскоре меня вновь конвоировали в КПЗ. По-прежнему один, без соседей. Ну и ладно, а то притащили бы какого-нибудь забулдыгу, он бы тут всё заблевал, чего доброго. Прилёг на нары, заложив руки за голову. Неудобно, жёстко, как тут люди спят вообще?! И вообще, долго мне тут ещё торчать? Мучило какое-то нехорошее предчувствие. Ведь и правда, их слово против моего и Полины. Но тут все лица заинтересованные, самое главное, что свидетель этого ЧП — официантка Портнягина — встала на сторону этих мажоров. Понятно, не по своей воле, заплатили или припугнули. А скорее всего то и другое, но суть дела от этого не меняется. Как я смогу доказать свою невиновность? Если только за меня заступятся более могущественные люди. Ведь о моих знакомствах здесь не знают, а если бы знали, то, думаю, не рискнули бы пойти на такую наглую аферу.