Мой адрес – Советский Союз! Тетралогия

На Урале осень 2022 года выдалась на редкость дождливой. Мелкие капли октябрьского дождя разбивались снаружи об оконное стекло, стекая тонкими, изломанными нитями вниз, и фонарь, скудно освещавший двор, виднелся сквозь мокрое стекло тусклым жёлтым пятном. На кухне, где я полюбил сидеть в одиночестве в последнее время, царил полусумрак. Свет давал только старый, маленький телевизор, что-то тихо бормотавший про очередные санкции по итогам победоносной для России силовой операции на Украине. Никак они там не угомонятся…

Дно пепельницы было выстлано окурками, пальцами обеих рук я обхватил бокал, в котором ещё оставалось

немного коньяка. Немного поколебавшись, я решительно влил в себя остатки спиртного. Взгляд сконцентрировался на лежавшем передо мной «Макарове». Полная обойма внутри, восемь патронов калибра 9 мм. Купил неделю назад. Решить вопрос с приобретением удалось через знакомого, когда-то работавшего начальником охраны одного из банков. Он и свёл меня с продавцом.

Процесс купли-продажи проходил за городом, недалеко от трассы, куда я подъехал на стареньком «Фольксвагене-Поло». Продавец – мужичонка с постоянно бегающими глазами – заверил, что машинка безотказная, хоть и эксплуатировалась не один год. Но криминала за стволом не числится, в этом он может поклясться хоть на Библии, хоть на Коране.

Тут же и проверили работоспособность оружия, целую обойму я потратил, стреляя по выставленной на пеньке найденной тут же консервной банке. С десяти шагов попал четыре раза, то есть показав точность 50 %, вызвав у продавца сдержанное одобрение. Когда я отдавал ему семьдесят тысяч – почти все накопления – тот не выдержал, спросил:

– Если не секрет, зачем вам пистолет в вашем…

– Возрасте? – подсказал я с грустной усмешкой. – Застрелиться хочу.

– Да ладно, – недоверчиво хмыкнул мужик. – Выглядите ещё бодрячком.

На самом деле я был уже далеко не тем «бодрячком», каким считал себя год назад. О своём диагнозе – рак лёгких – я узнал этой весной, в апреле, когда вдруг стала наваливаться усталость, пропал аппетит, начал покашливать. Сходил в поликлинику, дальше отправили на дообследование, которое и выявило онкологию.

Онколог советовал немедленно бросить курить, мол, так хотя бы появится возможность подольше протянуть. Но я не стал разменивать месяц-другой жизни на удовольствие лишний раз наполнить свои рассыпающиеся лёгкие ароматным дымом сгорающего табака.

Просто удивительно, что я сумел протянуть целых полгода. Но месяц назад понял, что стал совсем плох, да и мой лечащий врач подтвердил, что Новый год я встречу уже в деревянном ящике на глубине двух метров под землёй. И до своего 74-го дня рождения, которое должно было случиться в следующем марте, точно не доживу. То есть сказал-то он другими словами, но я, чай, не дурак, всё понял. Мне было предложено лечь в онкодиспансер, хотя я знаю, что там предпочитают не портить статистику и отправляют домой.

Поделиться своей бедой я мог только с Макарычем – таким же пожилым соседом, который иногда захаживал ко мне на партию-другую в шахматы. Дочь уже пятнадцать лет жила в Канаде, мы с ней только по сети переписывались. Бывшая жена после развода первой в Канаду съехала, познакомившись с каким-то богатым стариком (правда, и сама была давно не девочка), а через пару лет и дочку в Торонто перетащила. Ну хоть той удалось выйти за почти ровесника, уже родила ему двоих детей, которых я видел только на фото и видео на страничке дочери. С бывшей мы вообще никаких отношений не поддерживали, но она периодически так же попадала в кадр, и я не мог не заметить, что в свои 70, став шесть лет как богатой вдовой, выглядит Ирина едва ли не лучше, чем когда уезжала в Канаду. Ведь каждую фотку не отфотошопишь, тем более, когда ещё и парочка видео с ней имеются.

Так

что последние пятнадцать лет я куковал в двухкомнатной квартире в одиночестве. Гулять с окончательно разболевшейся к старости ногой можно было только с палочкой, и то с трудом. Сил хватало дойти только до магазина и аптеки, благо что и то, и другое находилось под боком. Тем более на ходу мой «Волчок», как я называл своё детище немецкого автопрома, он-то как раз и пригодился, когда нужно было ехать на встречу за город.

На пенсии совсем пропасть от скуки не давал компьютер, хоть какое-никакое окно в мир. Да и в танки иногда поигрывал, затянула меня эта игра. Компьютер у меня в городе вообще появился одним из первых, всё-таки по образованию я имел почти прямое к ним отношение, неплохо разбирался, недаром в своё время стал директором компьютерного центра, у истоков которого я и стоял. Был одним из соучредителей, потом, правда, второй соучредитель выкупил мои акции. Но за хорошие деньги, я остался не внакладе, к тому же остался на должности директора. На пенсию я ушёл семь лет назад, когда понял, что хождение с палочкой не способствует директорскому статусу, да и оставшийся единственным владельцем акции Федя Сумароков стал делать намёки, мол, не пора ли уже, Женя, того… Сам же он планировал передать дело сыну, который пока ходил в моих замах, но к 40 годам вроде как созрел для директорского кресла. Ну и ладно, я и сам что-то начал уставать от работы, понял, что пора и честь знать.

А тут вот ещё это… Уйти я решил, не дожидаясь, когда от боли полезу на стенку. И так уже сидел на обезболивающих, метастазы, как щупальца осьминога, расползались по моим внутренностям. Что вы там бормочете? Ах, насчёт самоубийства, типа грех? Я как родился атеистом, так им и помру. Даже Макарыча предупредил, чтобы на моей могиле никаких крестов не было, а просто вертикальная гранитная плита с выбитыми на ней моим портретом. Деньги я ему оставил в достаточном количестве, а в честности партнёра по шахматам не сомневался. Остальные деньги из заначки порядка пяти тысяч долларов лежали в банке и, как и эта квартира были завещаны дочери. Вот приедет продавать квартиру, заодно, может, и на могилку мою заглянет, Макарыч ей расскажет, где я упокоился.

Покинуть этот мир добровольно можно разными путями. Передозировка таблеток, выход с балкона моего 12-го этажа, вскрытие вен, повешение в гараже, или даже угореть там же, завести мотор и угореть при помощи тянущегося в салон от выхлопной трубы шланга…

Но я решил уйти красиво, застрелившись, хоть и не был боевым офицером – моё армейское прошлое ограничивалось двумя годами службы в пограничных войсках. Могло быть и три, но в начале 1967-го вступил в силу закон, который установил, что призывать теперь нужно на 2 года, а на флот на 3 года. Кстати, «дедушкам» не очень понравилось, что они дослуживали третий год, а «духам» предстояло служить всего два года. По всей Советской армии такое творилось. Новобранцам сразу пришлось испытать на себе пресловутую «дедовщину», собственно, тогда и зародившуюся.

Мне, призвавшему весной 67-го, поначалу тоже пришлось несладко, но недаром же у меня к тому времени имелся I юношеский разряд по боксу. Когда я отказался стирать «дедушкам» портянки и двое оскорблённых в лучших чувствах решили применить ко мне «воспитательные меры», то одного с сотрясением мозга я отправил в госпиталь, а второй просто проблевался, когда я зарядил ему в солнечное сплетение. К их чести, они меня командирам не сдали, в противном случае «губа» стала бы ещё лёгким наказанием, можно было бы загреметь и в дисциплинарный батальон.