Мой белый, белый город
Шрифт:
– Слушай, Ледя, кругом война. Фашистские самолеты уже к Махачкале летают, – перебивали друг друга бабушка и мама. – Если придется эвакуироваться, куда ты, такой худой, пойдешь? Смотри, сколько на бульваре беженцев. Они знают, что такое кусок хлеба, а ты плохого дня не видел…
Я смотрел в окно и видел, как Дезик, склонив голову, ждет меня во дворе, не обращая внимания на кошку старика Фатуллаева, которая стояла на перевернутом ведре, выгнув спину, и кокетничала с Дезиком кончиком задранного вверх хвоста.
Мама, проследив за моим взглядом, вздохнула и села за швейную машинку.
И я заметил, что теперь, когда раздавался грохот телеги тетки Марьям, в наш двор набегало гораздо меньше собак…
Однажды утром, собираясь в школу, я не увидел под окном Дезика. Обычно он вертелся у двери, поджидая меня. Ему нравилось сопровождать меня в школу. Или он пользовался случаем, чтобы погостить у своей мамы, кавказской овчарки Маргошки…
На каждой перемене я выбегал во двор, но Дезика не было. Мне это очень не понравилось. А когда и к вечеру Дезик не появился, я просто не знал, что и делать. Решил дождаться приезда тетки Марьям с бидонами. Тогда Дезик обязательно появится…
– Знаешь, Марьямка тоже мыло продает. Сам видел, – сказал мне лучший друг Борис. – За городом, в Бузовнах, у нее дом есть. Наверное, там варит.
Поначалу я не понял, на что он намекает. И решил, что он возмущен нашей дворовой спекулянткой.
– Надо сообщить милиционеру, – произнес я. Борис взглянул на меня и усмехнулся. Тем самым он хотел сказать, что я наивный человек. Разве я не знаю, что жена милиционера бесплатно берет кастрюлю хаши каждый день?
– Вот если бы старый милиционер… – вслух проговорил Борис.
«Старый милиционер» – парень с черными широкими усами – ушел на фронт, а вместо него на участке появился лысый Ровшан. Мы вначале очень удивились этому событию и решили, что Ровшан украл форму во время очередного пребывания в милиции. Но когда он и кобуру нацепил, то пришлось поверить, что Ровшан перевоспитался и теперь сам будет воспитывать. Правда, кобура была пустая, хоть из нее и тянулась цепочка…
«Тебе даже револьвер не доверили», – как-то упрекнула его моя мама.
«Револьвер на фронт отправили. Ничего, у меня кулаки есть», – ответил Ровшан. Он не любил мою маму за то, что мама не скрывала своего мнения о Ровшане и вслух удивлялась – почему именно Ровшан стал милиционером? Конечно, какой смысл рассказывать лысому Ровшану о том, что тетка Марьям варит мыло? Наверное, она и Ровшану дает кусок…
После школы я принялся обходить соседей, расспрашивать их о Дезике. Но никто не видел моей собаки. Так очередь дошла и до тетки Марьям.
– Слушай, зачем тебе этот пес? – спросила она. – На собаку ведь карточку продуктовую не выдают…
– Дезик – сын кавказской овчарки Маргошки, – перебил я. – Такой собаки ни у кого нет.
– Теперь и у тебя нет такой собаки, ненормальный.
– Значит, вы знаете, где Дезик?
– Дезик-мезик… Откуда я знаю, где эта паршивая собака?
Тетка Марьям попыталась закрыть дверь, но я подставил ногу, я могу так подставить ногу, что и трактором дверь не сдвинуть.
– Может, вы из Дезика мыло сделали?
Тетка Марьям секунду смотрела
Несколько раз ночью я выходил посмотреть, не видно ли где собаки. И тихонько посвистывал – Дезик обычно откликался на мой свист. Кто-то сверху бросил в меня рваную калошу. Я посмотрел наверх, но никого не увидел, кроме звезд и полумесяца, похожего на Дезикино ухо, что торчало как вопросительный знак.
Утром я уселся на каменную ступеньку перед воротами. Я был первым и занял лучшее место… Ребята еще спали. Или они забыли, что сегодня первое апреля? Тут я и встретил тетку Марьям с ее тележкой… А когда она ушла, осыпая мою голову различными пожеланиями, у меня уже испортилось настроение и мне расхотелось обманывать…
Первым присоединился ко мне мой лучший друг Борис.
– Обманул кого-нибудь? – с надеждой спросил он.
– Тетку Марьям, – нехотя ответил я.
– Ври больше. Ее обманешь… Слушай, поедем за город, в Бузовны. Я знаю, где ее дом. Посмотрим. Вдруг найдем твою собаку, – оживился мой лучший друг.
Через два часа мы шли по пыльной узкой бузовнинской улочке.
Дом тетки стоял у самых скал и был похож на старый сарай. Большие ржавые камни забором огораживали этот сарай. Мы бросили в дом несколько камешков – никто не выходил. Перелезть через забор было пустяковым делом…
На грязном цементном полу стоял огромный казан, черный от сажи. В стороне, на досках, лежали ровные коричневые кирпичи. Я решил, что это кизяк.
Борис тронул рукой кирпич и понюхал пальцы.
– Мыло! – произнес он и дал мне тоже понюхать свои пальцы.
Мы осмотрели весь дом, но ничего не нашли, кроме залатанного тюфяка и рваного паласа.
– Наверное, она их вместе со шкурой… – высказал предположение Борис.
Я не хотел верить. Я продолжал искать. И вдруг во дворе, у самого забора, я увидел ошейник с адресом. Тот самый ошейник, который сшила мама, на всякий случай…
В город мы вернулись к вечеру. Вряд ли тетка Марьям узнает свой дом после нашего визита. Мы сломали все, что можно было сломать. Колодезный насос утопили. Хотели зашвырнуть его в море, но он был слишком тяжелым, пришлось бросить в колодец. Туда же мы отправили ножницы, кастрюли, зеркало и топор, после того как искромсали им лестницу и пол… Лишь казан и мыло остались в неприкосновенности, как вещественные доказательства.
…Лысого Ровшана мы нашли возле базара. Он стоял в тени дома и наблюдал, как инвалиды войны, выставив прямо на асфальт всякие самодельные вещицы, занимались своей жалкой торговлей – зажигалки из гильз, кучки табака и махорки, курительная бумага… Ровшан готовился к прыжку, как кошка. Ему такие шутки доставляли удовольствие. Сейчас он выпрыгнет из тени. А инвалиды начнут прятать в шапки-ушанки свой товар и, как утки, разбредутся в разные стороны. Мне всегда было грустно смотреть на эту «облаву». А Ровшан схватит кого-нибудь и начнет выворачивать карманы выгоревшей гимнастерки, нетерпеливо отбрасывая мешающий пустой рукав…