Мой дед, мой отец и я сам

Кунин Владимир Владимирович

«Чудо воздуха! Шедевр полетов! С новыми трюками исполняют г. г. Жорж и Антуан — Париж»

Такие же замечательные афиши украшали стены кабинета хозяина цирка. Здесь все было плюшевое и золотое. Висели гравюры из лошадиной жизни, у двери стоял манекен, одетый во фрак, и у резной ножки манекена — лакированные башмаки с «ушками». А рядом в углу — «шамбарьеры» и стэки разных сортов.

За столом сидел удивительно симпатичный, дородный господин лет сорока пяти и, мечтательно подняв к потолку глаза, ласково улыбаясь, изредка шевелил

губами, будто повторял про себя чьи-то прекрасные строки.

Однако, если бы мы посмотрим на стол, то увидили бы руки господина. Господина директора цирка.

Его руки, вернее, пальцы — длинные, красивые с фантастической быстротой пересчитывали деньги. Пересчитывали так, как это мог сделать только профессиональный банковский кассир с тридцатилетним стажем.

Раздался стук в дверь. Хозяин цирка мгновенно сдернул с головы турецкую феску и прикрыл ею пачку денег. А затем, не изменяя выражения лица, повернулся и пророкотал:

— Антрэ!

В дверь просунулась чья-то испуганная усатая морда и прохрипела:

— Сергей Прокофьевич! К вам господин городской голова и господин полицмейстер идут-с!

— Очень мило с их стороны, — улыбнулся хозяин цирка и щелкнул пальцами.

Морда исчезла. Хозяин цирка приподнял феску, не торопясь снял с пачки несколько крупных бумажек и положил их в правый карман шелкового стеганого халата с кистями, а потом снял с пачки еще несколько бумажек и положил их в левый карман. Оставшуюся пачку он спрятал в ящик письменного стола и замкнул на ключ.

А феску снова надел на голову. И в эту секунду открылась дверь и в кабинет вошли городской голова и полицмейстер.

— Очень мило с вашей стороны, ваше превосходительство! И с вашей, ваше превосходительство! — хозяин цирка широко раскинул руки, встал навстречу важным гостям. — Прошу покорнейше, прошу покорнейше...

* * *

К «черной», служебной двери цирка подходили Васька-Жорж и Антуан-Фе-дя.

Слышно было, как оркестр настраивал свои инструменты.

На почтительном расстоянии от входа слонялись мальчишки, стараясь хоть краешком глаза проникнуть за таинственную дверь.

— Здрасьте, дяденька Жорж! — крикнули мальчишки.

— Привет, — ответил Вася и внимательно вгляделся в стайку мальчишек.

— Здеся я, здеся, — негромко проговорил мальчишеский голос за из спинами.

Вася и Федя обернулись и увидели своего приятеля. Он стоял у самой двери, в тени, и будто бы безразлично смотрел в сторону.

— Рыба пожарена хлеба я не достал куды ее девать? — спросил он без запятых.

— Подожди нас после представления на берегу. Там и поужинаем, — сказал Федя.

Мальчишка кивнул и повернулся к Васе.

— Проведите, дяденька Жорж.

Вася изобразил удивление и спросил:

— Куда?

— Не смешите меня, дяденька. Или вы не знаете!

— В цирк, что ли?

— А то вы не знаете!

— Ты же раз двадцать смотрел, — сказал

Федя.

— Мне опять смерть как охота!

— Я пойду, — сказал Федя Васе. — Может быть, успею до представления у него хоть несколько рублей попросить.

Вася посмотрел на Федю, на мальчишку, и снова на Федю. Казалось, что в голове у него сейчас рождается какой-то план.

— Иди, — сказал он Феде. — Я мигом...

Федя ушел за кулисы, а Вася взял мальчишку за шиворот и отвел его в сторону. Приятели завистливо смотрели им вслед.

— Я вам завтра ставридки — мильен наловлю! А хочете во-от такенного краба? — и мальчишка развел руками на добрый метр.

— Да заткнись ты! Не нужен мне твой краб. Ты язык за зубами держать умеешь?

— Могила! — мрачно и твердо проговорил мальчишка.

— Ну так слушай, «могила»... Ты лошадь сможешь достать?

В кабинете хозяина шел приятный разговор.

— Ах, господа, артисты — это дети, — говорил хозяин, мягко улыбаясь и приветствуя гостей рюмочкой коньяка. — Милые, неразумные, требующие постоянного внимания и заботы. Каждый из них сохранил ребячью душу и, что иногда прискорбно, младенческое отношение к миру. Клянусь вам, господа, я несу этот крест исключительно из любви к искусству!

В дверь просунулась усатая морда.

— Сергей Прокофьич! На один моментик-с... — сладко прохрипела морда.

— Прошу прощения, господа, — улыбнулся хозяин цирка и вышел из кабинета.

* * *

В коридоре усатый громила одной рукой прижимал к стенке Федю и шептал хозяину:

— Скандал грозится устроить, гнида этакая!..

— Сергей Прокофьевич, ну хоть часть денег-то отдайте! Хоть сколько-нибудь! Мы же с Васькой с голоду дохнем!

— Тих-хо! — усатый поднес огромный кулак к носу Феди.

— Он правильно говорит «тихо», — ласково сказал хозяин. — Тихо. До конца сезона — ни копейки. Вон отсюда!

Хозяин цирка вернулся в кабинет, сел, как ни в чем ни бывало в кресло, и продолжил свой монолог:

— Поверьте мне, что сегодня управлять цирком с пользой для народа и просвещением для умов может только человек, обладающий мудростью Талейрана и нежным сердцем многодетной матери...

Их превосходительства молча выразили свое восхищение хозяину цирка, а одно из превосходительств правой рукой приподнял рюмку, левой же умильно приложил платок к глазам.

* * *

А потом их превосходительства сидели в ложе со своими чадами и домочадцами, аплодировали первому номеру — гротеск-наездницам на двух толстозадых битюгах, и все время незаметно, стараясь не привлечь внимания друг друга, пытались хоть краем глаза, хоть наощупь, определить количество денег, врученных каждому хозяином цирка.

Хозяин во фраке, с бутоньеркой в петлице стоял посреди арены с длинным шамбарьером в руке и улыбался их превосходительствам и всей почтенной публике.