Мой дедушка – частный детектив
Шрифт:
У Каэдэ защемило в груди. Потому что раньше она ни разу не слышала от деда, с каким нетерпением он ждет галлюцинаций, чтобы увидеть в них ее бабушку и отца. Но…
– В таком случае, – не отступала Каэдэ, – почему бы мне не пожить здесь вместе с тобой?
– Каэдэ, останься в своей квартире, – с серьезным лицом, как когда-то прежде отец, отрезал дед. – Старики не вправе отнимать у молодежи драгоценное время. К счастью, Канаэ появляется чуть ли не каждый день. Если тело перестанет мне служить или сердце даст серьезный сбой, тогда
И дед расцвел ласковой улыбкой, которую в прежние времена, наверное, назвали бы обольстительной.
– Извините, что так долго. На этом все, – слегка воспрянув духом, закончила рассказ Каэдэ.
И тогда все это время молчавший Сики вдруг негромко произнес:
– Что-то вроде дрянного перевода.
– А?..
Длинные волосы полностью скрывали из виду опущенное лицо Сики. Но на скатерть падали капли – одна за другой. Всего на миг он бросил взгляд на окно, в которое бился дождь. Потом снова опустил голову и яростным движением обеих рук вытер глаза.
– Простите. Я не знал.
– М-м…
– Просто вы упомянули слова «один на свете».
– Верно.
– До недавнего времени я понятия не имел, что у Иваты-сэмпая нет ни родителей, ни братьев или сестер, – голос Сики тоже дрогнул. – А я только и делал, что сидел на родительской шее.
Он шмыгнул носом, и этот звук гулко разнесся по безлюдному помещению.
– Я то и дело отпрашивался с подработки и занимался только театром.
– Вот и хорошо. Ваше место на сцене.
– Знаете, Каэдэ-сэнсэй… – Сики вдруг вскинул голову и уставился на нее. – Помните известную реплику из «Девушки-одуванчика»?
– М-м, конечно.
– «Позавчера я увидела кролика…»
– «…вчера – оленя…»
– «…а…»
Посмотрев друг на друга, следующие слова Каэдэ и Сики произнесли в один голос:
– «…сегодня – вас».
После недолгого молчания они снова встретились взглядами и вместе рассмеялись – наверное, потому, что оба уже наплакались. Еле слышно Сики произнес слова, о которых как раз сегодня она собиралась забыть:
– Каэдэ-сэнсэй, не только позавчера, вчера и сегодня – с тех пор, как мы встретились впервые, я люблю вас.
Эпилог. Загадка преследователя
О том, что хорошо бы втроем собраться дома и отметить оправдание и освобождение, а заодно и победу класса Иваты в школьном марафоне, заговорил не кто иной, как сам Ивата.
– Вообще-то такие торжества организуют не их виновники, а кто-нибудь другой.
От подначки Сики Ивата отмахнулся кратким «отстань» и понес первую тарелку с едой домашнего приготовления на низкий столик в гостиной.
«Хорошо, что мы втроем», – немного успокоилась Каэдэ.
В тот вечер внезапного признания…
Сики сказал, что хочет не то чтобы встречаться, – просто объяснить, какие чувства к ней испытывает. Но все же, оставаясь с ним наедине, Каэдэ ощущала неловкость и беспокойство.
Вот и сегодня, пока они сидели все вместе за низким столиком, она даже не могла посмотреть Сики в глаза. Он тоже чувствовал это, старался не встречаться взглядом с Каэдэ и искал прибежища в выпивке. А Ивата как будто ничего не замечал.
– Секрет приготовления вкусного какуни, – самодовольно объяснял он, – в том, что нужно бланшировать его водой, в которой промывался рис. Она устранит неприятный запах мяса.
Несведущей в готовке Каэдэ не оставалось ничего другого, кроме как восхищаться. Сики вытаращенными от удивления глазами уставился на нежные ломтики какуни из свинины, над которыми поднимался пар.
– Ого… сразу видно, что вкусно, еще до того, как попробовал!
– Ведь правда? И потом, есть еще одна тонкость…
Пока продолжалась цветистая похвальба рецептами, Каэдэ еще раз незаметно окинула взглядом комнату Иваты. Неправдой было бы утверждать, что эта комната не вызывала у нее любопытства – ведь как-никак она впервые очутилась в доме одинокого мужчины.
Находился этот деревянный дом, построенный не меньше пятидесяти лет назад, минутах в двадцати ходьбы от станции Идогая по линии Кэйкю. Под тяжестью трех человек железная лестница пронзительно скрипела.
Почему-то с радостным видом Ивата сообщил, что хотел было перебраться в жилье побольше и получше, да домовладелица не отпустила.
Переведя взгляд на стену, на которой там и сям облупилась штукатурка, Каэдэ увидела на ней несколько старательно и ровно развешанных листов цветного картона с ёсэгаки – надписями, оставленными на память несколькими группами авторов.
«Спасибо, учитель Ган-тян! Класс 2–1».
От самого Иваты Каэдэ знала, что Ган-тян – его прозвище, от «ган», онного чтения первого иероглифа его фамилии.
«Пока не найдете себе девушку, “ганбарэ” – не сдавайтесь, Ган-тян! Класс 5–4».
Какие же они забавные, эти неумелые шутки учеников начальной школы.
«Учитель Ган-тян, мы любим вас! Класс 1–3».
От фраз, крупно выведенных толстым маркером в центре, разбегались во все стороны написанные неуверенной рукой и потому особенно милые пожелания.
У Каэдэ тоже хранился похожий лист от детей, у которых она была классным руководителем, – дорогая сердцу память о «Гарри» и остальных, но такой лист пока у нее был только один. А у Иваты их собралось несколько, и это говорило о том, как его любят в школе.