Мой дедушка - застрелил Берию

Переяслов Николай Владимирович

Впрочем, довольно скоро я успел увидеть, что ничего хорошего из начавшихся реформ получиться не может, и отошел от политики (хотя и не перестал критиковать районное начальство за его полное равнодушие к тому, что оно делает). Помимо своей прямой работы, я организовал при газете районную литературную студию, и раз в месяц выпускал литературную страницу "Окно", в которой печатал стихи и рассказы местных авторов со своим предисловием. Иногда я проводил так называемые выездные семинары в каких-нибудь особо отдаленных селах - сначала несколько часов работал с рукописями начинающих литераторов, а затем проводил в местном клубе литературный

вечер с их участием, о котором впоследствии помещал подробный отчет в газете.

Так я однажды приехал в большое село Родня, напомнившее мне своим названием оказавшийся ныне на территории чужого государства (Боже, как права была в своих опасениях мама!) мой родной город Родинское. Когда-то Родня была городом Родин, мимо которого с верховьев Волги везли на судах товары в Тверь и другие города Поволжья. На берегу, возле причала с останавливающимися "дубками", шумела базарная площадь, кипела торговля, рядом звенел колоколами похожий на уменьшенную копию московского храма Христа Спасителя собор. Сегодня же все было в запустении - судоходство по обмелевшей реке давно прекратилось, храм опустел и разрушился, город обезлюдел и превратился в вымирающее село.

Но и здесь нашлось начинающих поэтов разного возраста, которые пригласили меня приехать и оценить их стихи. И надо признаться, что некоторые из них были вполне на уровне, сказывалось благотворное воздействие окружающей природы. Я после этой поездки и сам потом написал стихотворение, которое впоследствии опубликовал в газете под названием "Глубинка":

Здесь был когда-то древний городок

меж хлебным полем, речкою и бором.

На том краю - шумел работой ток,

а здесь - шумел базар перед собором.

"Где твёрдость веры, там и жизнь тверда",

держась за эти правила простые,

мимо причала двигались суда,

и шел товар по ярмаркам России...

Куда всё делось? Где медовый звон

колоколов на звоннице соборной?

Селом стал город. И объял всех сон:

ни храма нет, ни клуба, ни уборной.

Лишь тихо дремлет над рекою лес

да, накренясь, стоят кресты в бурьяне.

Да раз в году заезжий "мерседес"

промчит, дивясь окрестной глухомани.

И снова - тишь. Да солнце. Да река.

Да счет кукушки, что вдали кукует.

Да у ворот - два русских мужика

о колесе промчавшем всё толкуют...

...Гостиницы в селе, конечно же, не было и на ночлег меня определили к бывшему директору школы, а ныне пенсионеру - Ивану Даниловичу Струкову, который после того, как жена умерла, а дети уехали в город якобы учиться да так там и пооставались, пристроившись по разным ОАО и совместным предприятиям, проживал один в большом деревянном доме и, едва только после окончания литературного вечера зашла речь, к кому бы пристроить меня на ночь, он уцепился в мой рукав и не выпустил его, пока не уволок в свои действительно большие и пустующие хоромины. На стол были выставлены моченая капуста и огурцы ("Соседка помогает с заготовками, тоже одинокая баба, я вот все думаю, не сойтись ли нам?" - смущенно пояснил он), а также нарезанное на тонкие пластины сало, хлеб, толстостенные граненные рюмки и бутылка самогона.

Пока хозяин готовил угощение, я подошел к одной из стен и принялся разглядывать желтоватые фотографии, вставленные в застекленные фанерные рамки с выпиленными по краям завитушками. На половине

из них была заснята семья хозяина - жена, стоящая возле калитки, дети, внуки, а также групповые фотографии колхозников на фоне доски почета, снова жена - на этот раз где-то в южном санатории, под кипарисами. А на остальных фотоснимках был сам Иван Данилович - правда, ещё совсем молодой, с круглыми глазами, чаще в гимнастерке и пилотке, раза два в шинели и с автоматом ППШ на груди. Было там несколько его фотографий на фоне Праги, Бранденбургских ворот, рейхстага.

Возле одного из снимков я остановился.

– Кто это рядом с вами?
– спросил я, оглядываясь на хозяина. Москаленко?

– Да, это Кирилл Семенович, - кивнул он, наклоняясь к снимку.
– Мне с ним несколько раз за войну довелось повстречаться. И при наступательных операциях, и во время окружения.

– Расскажите, - попросил я.

– Можно, - согласился он.
– Только давайте для начала перекусим.

Мы сели за стол, выпили по рюмке и захрустели огурцами.

– Помню, - начал Иван Данилович, закусив салом с капустой, - на первом году войны наша 2-я батарея 1-й артиллерийской противотанковой бригады стояла в обороне около Чернигова... Я сидел на дереве, наблюдая за противником, и тут же докладывал об увиденном комбату. Вдруг пулеметная очередь срезала ветви дерева ниже моих ног. Только я хотел было посмотреть, откуда это по мне стреляют, как Москаленко, не дав этого сделать, закричал: "Прыгай! Прыгай немедленно!" - и я рухнул вниз. Еще не долетев до земли, я услышал (а стоявшие внизу хорошо увидели), что вторая очередь срезала ветви дерева именно в том месте, где мгновение назад сидел я...

Мы снова наполнили рюмки и выпили за здоровье маршала.

– ...И все-таки нас окружили, - продолжал Иван Данилович.
– Связь со штабами прервана, обстановка неясная, ни танковой поддержки нет, ни авиационного прикрытия. Последний рубеж обороны - небольшой городок Оржица на реке Суле. На правом её берегу, преградив нам путь на восток, окопались немцы. Что делать? Москаленко собрал тогда всех нас, от бойцов до командиров, и повел в атаку. Но пробиться не удалось. Еще раз - и снова неудача. И так несколько раз.

В ночь на 24 сентября он собрал всех оставшихся в живых и сказал:

– Все равно будем прорываться. Чем позорная гибель в плену, лучше смерть в бою...

И вот в предутренний час он построил красноармейцев и командиров в колонну и после хотя и слабенькой артиллерийской подготовки повел их через топь. Сам стоял у берега, провожая всех на смертельный бой. А потом не удержался, обогнал колонну, встал впереди и, вытащив пистолет, скомандовал:

– Вперед!.. За мной!..

По колонне пронеслось:

– Товарищи!.. Генерал впереди!..

Бойцы рванули через гать и мост, ворвались на восточный берег, развернулись по фронту на километр и пошли в рукопашный бой. Немцы не выдержали и бросились врассыпную...

Иван Данилович ещё раз наполнил рюмки. Мы выпили и похрустели огурцами.

– ...И еще, - оторвался от еды хозяин.
– Подошли мы тогда к притоку Вислы - реке Дунаец. С наблюдательного пункта комдива простым глазом видно, как бегут фашисты, подгоняемые нашим пулеметным и артиллерийским огнем. На НП стоят Москаленко и Епишев. И вот мы видим, возле приземистого домика на той стороне копошится группа людей. Недалеко от них - подразделение пехоты, танки и орудия.