Мой друг Мегрэ
Шрифт:
— Чего вы сегодня хотите поесть, комиссар? Разумеется, у нас есть рыбная похлебка. Но может быть, вы не любите провансальской рыбной похлебки?
Мегрэ поклялся, что любит как раз только это кушанье, и все пришли в восторг. Сейчас не время было по очереди знакомиться с каждым из окружающих: отдельные лица не очень запоминаются в общей массе.
— А вы любите анисовую водку, настоящую, ту, которая запрещена? Налей всем по рюмке пастиса, Поль.
Наливай, наливай! Комиссар ничего не скажет.
Шарло сидел на террасе и читал газету; перед ним стояла рюмка.
— У
— О чем?
— Да об убийстве же! Морен Бородач, который родился на острове и не уезжал с него семьдесят лет, никогда не слышал ни о чем подобном. Были случаи, когда люди тонули. Одна женщина с Севера лет пять-шесть назад пыталась покончить с собой, проглотив снотворное. Один итальянский матрос, поссорившись с Батистом, ударил его ножом в руку. Но чтобы настоящее преступление… Никогда, комиссар! Здесь даже самые злые становятся кроткими, как ягнята.
Все смеялись, пытались что-то сказать, потому что главное для них — говорить, сказать все равно что, чокнуться со знаменитым комиссаром.
— Вы лучше поймете это, когда пробудете здесь несколько дней. Вам следовало бы приехать сюда в отпуск, вместе с женой. Вас научили бы играть в шары.
Правда, Казимир? Казимир в прошлом году выиграл приз на конкурсе газеты «Пти-Провансаль», а вы, наверное, понимаете, что это значит.
Церковь в конце площади из розовой превратилась в лиловую, небо понемногу окрашивалось в бледно-зеленый цвет, и люди один за другим выходили из бара.
Порой вдали раздавался резкий голос женщины, кричавшей:
— Эй, Жюль, суп подан!
А не то какой-нибудь мальчишка храбро являлся за отцом и тянул его за руку.
— Значит, не сыграем партию?
— Уже поздно.
Мегрэ объяснили, что после партии в шары обычно играют в карты, но сегодня не успели из-за него. Матрос с «Баклана», немой великан с огромными босыми ногами, улыбался комиссару, показывая ослепительные зубы, и время от времени протягивал свой стакан, издавая странное кудахтанье, заменявшее слова «за ваше здоровье».
Посмотрев вниз, Мегрэ увидел, что де Греф со своей девушкой ушли и англичанин остался один перед шахматной доской.
Мы будем обедать через полчаса, — объявил Мегрэ.
Поль тихо спросил его, указывая на инспектора Скотленд-Ярда:
— Вы думаете, ему нравится наша кухня?
Несколько минут спустя Мегрэ и его коллега шагали по острову, направляясь к гавани. Они уже усвоили местные привычки. Солнце зашло, и в воздухе чувствовалось некое бесконечное успокоение. Звуки были уже не те, что днем. Теперь слышался легкий плеск воды о камни мола; серый цвет этих камней сделался резче и стал черным, таинственным; миноносец с белым номером на корпусе, выписанным крупными цифрами, бесшумно скользил к открытому морю со скоростью, казавшейся головокружительной.
— Я едва не проиграл ему, — начал м-р Пайк. — Он очень силен, очень уверен в себе.
— Это он предложил вам сыграть?
— Я взял шахматы, чтобы поупражняться. Он сел за соседний стол со своей подругой, и по тому, как он смотрел на фигуры, я сразу понял,
Наступило долгое молчание. Они шли по молу. Около белой яхты качалась маленькая лодка с надписью на корме: «Цветок любви». Это была лодка де Грефа; парочка находилась на борту. Под тентом, в кабине, где едва хватало места для двоих и нельзя было даже выпрямиться во весь рост, горел свет. Оттуда доносились звон ложек и стук посуды. Там ужинали.
Когда полицейские миновали яхту, м-р Пайк медленно, с обычной точностью продолжал:
— Он как раз тот тип молодого человека, которого терпеть не могут в хороших семьях. Правда, во Франции вряд ли можно часто встретить такой тип.
Мегрэ очень удивился: впервые с тех пор, как он познакомился с англичанином, его коллега высказывал общие идеи. М-р Пайк сам казался немного смущенным, словно вдруг застеснялся.
— Почему вы думаете, что во Франции таких нет?
— Я хочу сказать, нет молодых людей именно такого типа.
Он тщательно подыскивал слова. Они остановились на конце мола, напротив гор, видневшихся на континенте.
— Мне кажется, что здесь молодой человек из хорошей семьи может делать глупости, как у вас говорится, покупать себе женщин, автомобили или играть в казино. Но разве ваши шалопаи играют в шахматы? Сомневаюсь. Разве они читают Канта, Шопенгауэра, Ницше и Кьеркегора? Это маловероятно, не так ли? Они хотят только жить в свое удовольствие, не дожидаясь наследства родителей.
Они прислонились к стене, окаймлявшей мол с одной стороны.
— Де Греф не принадлежит к этой породе шалопаев. Я даже не думаю, что ему хочется иметь много денег. Это анархист почти чистой воды. Он бунтует против всего, что знал в жизни, против всего, чему его учили, против своего отца, судейского чиновника, против своей буржуазной матери, против родного города, против нравов своей страны. — М-р Пайк запнулся и чуть покраснел: — Простите меня.
— Продолжайте, прошу вас.
— Мы обменялись только несколькими фразами, но, по-моему, я его понял, потому что в моей стране немало таких людей, да, наверное, и в других странах, где царят строгие моральные принципы. Вот почему я сказал, что во Франции вряд ли можно встретить очень много таких мальчишек. У вас нет ханжества. Может быть, и есть, но не столько.
Намекал ли он на среду, в которую им обоим пришлось окунуться со времени их приезда сюда, на г-на Эмиля, Шарло, Жинетту: ведь все эти люди жили среди других, и позор не оставлял на них заметного следа?
Мегрэ был слегка насторожен, чувствовал себя немного напряженно. М-р Пайк не нападал на него прямо, однако его подмывало защищаться.
— Из чувства протеста, — продолжал м-р Пайк, — эти молодые люди отрицают все скопом — и хорошее, и плохое. Вот пример. Де Греф похитил девочку у ее семьи. Она мила, очень соблазнительна. Однако я думаю, что он сделал это не потому, что соблазнился ею, а потому, что она была из хорошей семьи и по воскресеньям ходила с мамашей в церковь. Потому что ее отец, вероятно, строгий и благомыслящий господин.