Мой голос останется с вами.

Эриксон Милтон Г.

Через месяц она снова пошла на рентген к трем разным врачам. От язвы не осталось и следа. А рекомендация была очень простой: «Наслаждайтесь едой, плюньте и на сестру и на племянницу».

Она чаще всего повторяла слова: «Я не могу проглотить это», «Я не могу проглотить то». И поэтому пришла к выводу, что у нее истерический комок в горле. Боли, о которых она говорила, свидетельствовали о язве желудка. Но она знала, что я не прав. Три независимых рентгенолога доказали ей, что все-таки я был прав.

Как ни странно, эта «всезнайка» медсестра, которая столь начальственно вела себя с врачами, не могла вести себя решительно со своей сестрой и племянницей.

Эриксон сам подает пример решительности. В данном случае он пытается найти подход к человеческой заносчивости – именно так он расценивает ее позицию «всезнайки». Он чувствует, что должен найти этот ключ, чтобы убедить женщину в необходимости занять свою собственную позицию. Мне вспоминается случай с другой пациенткой, Линдой, которому я был свидетелем. Эриксон посоветовал ей забраться на вершину горы Скво. Сперва она сопротивлялась такому ходу событий, но однажды она постучалась в двери в середине занятий, которые Эриксон проводил с группой студентов. Она сказала, что забиралась на вершину горы Скво, как он и велел ей сделать. Также, повинуясь его указанию, она пришла сказать об этом. Он просто отпустил ее без каких-либо комментариев.

Когда она ушла, студенты стали спрашивать, почему он сказал ей забраться на вершину Скво. Может, он хотел, чтобы она «прикоснулась к своим чувствам и переживаниям»? Может, он хотел, чтобы она получила опыт удачно выполненного поручения? Его ответ удивил многих: «Для того, чтобы она мне подчинялась». Эриксон часто указывал на ключевой момент – важно, чтобы психотерапию вел психотерапевт. Вел и направлял. Если бы оставалась хоть малейшая область, в которой он не смог бы добиться полного подчинения со стороны своей пациентки, он бы почувствовал, что не имеет смысла продолжать лечение. В случае с медсестрой для него было важно знать, что она последует его указаниям и действительно наплюет и на сестру, и на племянницу.

Овес.

Однажды я провел лето за обработкой участка земли. Осенью отец вспахал эти десять акров, желая сменить посеянную культуру, а потом весной снова перепахал его и посадил овес. Овес удался на славу, и мы надеялись снять богатый урожай. И вот, в конце лета, в четверг вечером мы пошли проверить, как растет наш урожай и когда его собирать. Мой отец брал в руки колоски, рассматривал их и говорил: «Мальчики, мы получим даже не средний урожай в тридцать три бушели с акра. У нас будет по меньшей мере сотня бушелей с акра. В следующий понедельник уже можно будет его собирать». Мы шли домой счастливые, думая о сотнях бушелей овса и о том, какую прибыль это нам сулит. Начал накрапывать дождь. Он лил всю ночь в четверг, весь день в пятницу, всю ночь в пятницу, весь день и всю ночь в субботу, весь день в воскресенье и к утру в понедельник дождь прекратился. Когда мы, наконец, смогли пробраться по воде к полю, то увидели, что на нем нет ни единого уцелевшего колоска – весь овес лежал на земле.

Отец сказал: "Я надеюсь, что зрелых колосьев, которые прорастут, будет достаточно, чтобы обеспечить скот зеленым кормом этой осенью. А что будет на следующий год там видно будет".

Это была реальная ориентация на будущее, которая очень, очень нужна в сельском хозяйстве.

Эта мысль – что завтра снова будет день, что снова будет светить солнце, и что бы ни случилось, это еще не конец света, и как бы плохо ни было, всегда есть основа для развития и всегда можно начать сначала эта мысль проходит красной нитью через все обучающие истории. Эта путеводная нить является источником вдохновения и верным средством против самосожаления.

Рост.

Мой

сын Лапе зашел однажды ко мне в кабинет и сказал: «Неужели я всегда буду таким тощим, как жердь?» Он был очень высоким и худым. Я сказал: "А тебе, поскольку ты еще подросток, положено быть худым, как жердь. Но ты можешь предвкушать тот день, когда ты зайдешь ко мне, подашь свой пиджак и скажешь: "Отец, ты в нем утонешь.

И вот однажды он зашел ко мне, с улыбкой протянул пиджак и сказал: «Отец, ты в нем утонешь». Я одел его: рукава были очень длинными. Они закрывали мне кисти рук, а в плечах пиджак был мне велик.

Эриксон пользуется негативными определениями и указывает на их положительную сторону. В любом отрицательном явлении он может найти что-то положительное. Это делает любой хороший психотерапевт. Только Эриксон делает это лучше других. С помощью переструктурирования он превращает «тощего, как жердь» в «выросшего выше отца», зная, что это не может не вызвать положительных эмоций. Лапе может предвкушать тот день, когда он станет выше отца и отец «утонет» в его пиджаке.

Джеффри Зайг обращал мое внимание на то, что Эриксон всегда ставит себе цель. Зайг рассказывал: «Однажды я зашел в нему и совершенно неожиданно задал вопрос: „Какая у тебя цель?“ Эриксон не задумываясь ответил: „Дождаться внука – ребенка Роксаны“ (его дочь). Он точно знал, о чем я спрашиваю. Он не повел и бровью. Я знал, что он назовет какое-то событие, которое должно произойти в будущем». Зайг продолжал: «Для него была характерна эта позитивная ориентация на будущее. Но она не была похожа на навязчивую идею, она напоминала огонь, на который летит мотылек. Идея не овладевала им, скорее – она оставалась где-то там, вдали и влекла его к себе».

13. Обучение ценностям и самодисциплине.

«Я не обязан».

Однажды в воскресенье мы всей семьей сидели и читали газету. Кристи подошла к матери, схватила газету, скомкала ее и бросила на пол. Мать сказала: «Кристи, это не очень красиво выглядело, подбери газету и верни ее матери. И извинись». «Я не обязана», сказала Кристи. Каждый из нас сказал Кристи то же самое и получил такой же ответ. Тогда я сказал Бетти взять Кристину и отвести ее в спальню. Я улегся на кровать, а Бетти положила ее рядом со мной. Кристи с презрением смотрела на меня. Она начала выкарабкиваться, но я схватил ее за лодыжку. «Отпусти!» – сказала она. 

« Я не обязан», ответил я. 

Борьба продолжалась четыре часа. Она брыкалась и боролась. Очень скоро ей удалось высвободить одну лодыжку, но я ухватил ее за вторую. Борьба была отчаянной – это было похоже на молчаливую схватку двух гигантов. К концу четвертого часа она поняла, что проиграла и сказала: «Я подберу газету и отдам ее маме»,

Вот тогда и настал главный момент. Я сказал: «Ты не обязана». Тогда она, подумав получше, сказала: «Я подберу газету и отдам ее маме. Я извинюсь перед мамой».

«Ты не обязана», вновь сказал я. Ей пришлось основательно задуматься и полностью включиться в понимание. "Я подниму газету, я отдам ее маме, я хочу ее поднять, я хочу попросить прощения". «Хорошо», сказал я.

Десять лет спустя мои две младшие дочери стали кричать на мать. Я подозвал их и сказал: «Постойте-ка в углу. Я не думаю, что это очень здорово – орать на мать. Постойте и подумайте, согласны вы со мной или нет». 

« Я могу простоять там хоть всю ночь», заявила Кристи.