Мой граф
Шрифт:
– Очень хорошо. – Она подчеркнуто не обращала внимания на его раздраженный взгляд, с надлежащим подобострастием придерживая рукав халата. Грегори молча просунул в него руку и повернулся, чтобы вдеть руку в другой рукав. Наконец, вновь развернувшись лицом к Пиппе, он поднял руки на уровень плеч. Не говоря ни слова, она завязала шелковый пояс крепким мужским узлом.
– Ну вот, – сказала она, довольная делом рук своих.
– Гм, – был ответ Грегори.
– Позволено ли мне будет заметить, милорд, что ваши упражнения у Джентльмена Джексона – или куда вы там ходите, чтобы поддерживать форму, – достойны всяческих похвал. Продолжайте в том же духе. Мы же хотим, чтобы ваше тело оставалось таким же подтянутым, верно?
Он подозрительно сузил глаза, но она по-девчоночьи вздернула подбородок и вышла, не закрыв дверь.
Значит, вот такое поведение – плата ему за то, что подарил ей чистейший экстаз прошлой ночью?
Пиппа еще раз высунулась из-за двери.
– Да, и я рекомендую голубой в полоску шелковый жилет и синий сюртук. Кожаные бриджи, поскольку сегодня вы, возможно, будете ходить по улице. Ваши сапоги начищены. А один чулок у вас с дыркой. К вечеру заштопаю.
Дверь опять закрылась.
– Прекрасно, – прокричал он через дверь. – Давай штопай чулок!
– С превеликим удовольствием, – крикнула в ответ Пиппа.
Теперь он был в отвратительном настроении. Он что для нее, не больше, чем кукла, которую надо одевать? Неужели его физическая форма так мало ее волнует? Она восхищалась его телом так, как иной мог бы восхищаться прекрасной скаковой лошадью. И нисколько не смутилась, не застеснялась, когда надевала на него халат, хотя Грегори сделал так, чтобы ей был виден каждый дюйм его тела, когда повернулся к ней.
Чего она надеется добиться такой игрой в «вышколенного камердинера»?
Но он не станет раздумывать над этим ни секунды. У него есть дела поважнее, нужно продумать наметки проекта домика для собак – после того, как примет ванну и оденется, разумеется.
Грегори прошел в спальню, где Пиппа открывала дверь тем самым лакеям, которые отводили ее вчера вечером к нему в комнату. Они несли четыре ведра горячей, исходящей паром воды. Медная лохань уже стояла перед огнем.
– Мы сейчас быстренько принесем еще, – сказал один после того, как они вылили воду в лохань.
– Не нужно, – ответил Грегори. – Этой воды вполне достаточно, чтобы помыться.
– Хорошо,
Пиппа схватилась за ручку двери.
– Я тоже ухожу, чтобы помочь мистеру Доусону. Когда я вернусь, ты уже помоешься, и, если тебе понадобится помощь с сюртуком и шейным платком, я помогу. – Щеки ее порозовели.
Грегори не мог устоять, чтобы не подначить ее после того, как она с ним обращалась.
– Мистер Доусон может подождать, – заявил он. – Ты должна помочь мне вымыться. – Он скинул халат, поставил в лохань вначале одну ногу, потом вторую.
Пиппа на секунду оцепенела, затем устремилась в гардеробную.
– Что ж, прекрасно, – холодно проговорила она. – Принесу мочалку и мыло.
Он понаблюдал, как она заспешила прочь. У девчонки есть характер. Когда она вернулась с банными принадлежностями, он попросил:
– Намыль мне мочалку, хорошо?
Ее глаза расширились.
– Ты дразнишь меня и прекрасно знаешь это, Грегори Шервуд. – Она швырнула ему мыло и полотенце и кинулась к двери.
– Дразню? – прокричал он ей вслед. – Но ты же сама назвалась моим камердинером!
Она остановилась, но не обернулась.
– Ты всегда так себя вел, когда я была твоим лейтенантом. Ты знал, что я помешана на тебе, и заставлял делать что-нибудь страшное, к примеру, пробежать через двор какой-нибудь злой старой карги в деревне. Ты бросал мне вызов с совершенно непроницаемым, ничего не выражающим лицом. Что ж, этот вызов я не принимаю. Я больше не хочу быть твоим камердинером.
– Вполне с тобой согласен, – сказал он, намыливая живот. – На самом деле он мне не нужен.
Она по-прежнему не смотрела на него, и это заставило Грегори осознать, как, должно быть, трудно было ей этим утром играть роль невозмутимого, но умелого камердинера.
Его гордость отступила.
– Ох, ну ладно. Я прошу прощения, если оскорбил тебя вчера вечером. Я понимаю, почему ты обращаешься со мной так холодно, и не виню тебя. Если это хоть немного тебя утешит, твое унижение от того, что я взял над тобой верх, и вполовину не так мучительно, как мое расстройство от того…