Мой итальянец
Шрифт:
Оливия стояла в холле, как всегда безупречная в своем черном платье.
– Привет, Оливия, – сказала Келли с вежливой улыбкой.
– Улыбайся, пока еще можешь – тебе недолго осталось, – презрительно усмехнулась Оливия и вплыла в столовую, опередив Келли.
Чувствуя, что ее вновь обретенной уверенности несколько поубавилось, Келли вошла следом за ней.
Разговор не клеился, и Джанфранко большую часть ужина просидел в мрачном молчании. Когда Келли что-то говорила, он отвечал односложно, и она искренне обрадовалась, когда ужин подошел к концу. Извинившись, она первая встала из-за стола.
– Подожди,
– В чем, черт возьми, дело? – резко спросила она, входя следом за ним в кабинет.
С гладкими, как шелк, волосами, падающими ей на плечи, и синими глазами, устремленными на него, она выглядела невинной как младенец! Он жаждал ее так, как никогда никакую женщину, но ей следовало знать, что, будучи его женой, она должна соблюдать некоторые определенные правила. Он был очень занятым человеком, на плечах которого лежали заботы об имении и финансовой империи. Он хотел, чтобы его семейная жизнь была размеренной, но у него не было времени самому следить за этим. Ему следовало поговорить об этом с Келли уже давно, но, когда они были вместе, все здравые мысли вылетали у него из головы и он мог думать только о том, чтобы заниматься с ней любовью. Пора было изложить ей некоторые основные правила.
– Ну так говори, – сказала Келли, взглянув на мужа, который выглядел мрачным. – Не понимаю, почему ты так мрачен.
Он прищурился. В его глазах не было и намека на улыбку.
– Келли, как моя жена, ты должна пользоваться определенным авторитетом у местного населения, а некоторые твои поступки абсолютно неприемлемы.
Она нахмурила лоб. Он, должно быть, шутит.
– Например, ковыряние в носу? – пошутила она в надежде разрядить атмосферу. Но она ошиблась…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Оставив без внимания ее попытку пошутить, Джанфранко сказал:
– Мне передали, что в мое отсутствие тебя видели одну в деревне, в тамошнем баре.
– Ну и что? Я устала и зашла туда, чтобы выпить стакан лимонада. – Она не понимала, о чем он.
– Келли, это совершенно непозволительно для моей жены, равно как и носиться по округе в машине с кем-то из слуг. Ты можешь себе представить, чтобы моя мама или Оливия допустили подобное? Они были в ужасе, когда узнали об этом. Я не могу постоянно находиться здесь и был бы весьма признателен тебе, если бы в мое отсутствие ты прислушивалась к их советам. Оливия утверждает, что пыталась сказать тебе, как подобает вести себя хозяйке дома, и не один раз предупреждала тебя о твоем поведении. Но ты проигнорировала это.
Теперь Келли знала, что имела в виду Оливия, говоря ей, что скоро она перестанет улыбаться.
– Удивительно, если учесть, что твоей матери не было здесь во все время твоего отсутствия. Что касается Оливии, помимо того, что она назвала меня шлюхой в первый же вечер после того, как ты уехал, она на следующий же день отправилась в Рим. Так что фактически, если бы не Анна, в доме не было бы ни единой души, с кем я могла бы перекинуться словом. Твоя мама возвратилась за день до твоего приезда.
Он сложил руки на своей широкой груди.
– Это неправда. Я просил их заботиться о тебе. Келли уставилась на него.
– Надменный, напыщенный глупец! – воскликнула она, подбоченясь. – Если бы ты только мог слышать себя! – Она тряхнула головой, светлые волосы взметнулись вокруг лица. – Ты говоришь так, словно читаешь нравоучения ребенку.
– Не ребенку, Келли, а тебе. – Он холодно улыбнулся ей. – А ты имеешь обыкновение вести себя как ребенок.
– Ну извини, – с сарказмом ответила она. – А ты имеешь обыкновение вести себя как Господь Бог.
Он прислонился спиной к письменному столу и сунул руки в карманы.
– А ты имеешь обыкновение, не сказал бы, лгать, но сильно… преувеличивать, – протянул он. – Я звонил тебе каждый день, и ты ни словом не обмолвилась, что одна. Тебе не кажется это странным? – Он саркастически поднял черную бровь.
– Не более странно, чем иметь мужа, который не верит ни единому моему слову, – горько возразила она и, круто повернувшись, ушла с глазами, полными слез.
В полночь Келли лежала без сна в постели и напряженно ждала Джанфранко. Она услышала шум душа, потом наступила тишина. Дверь спальни открылась и закрылась. С пересохшими губами, чувствуя, как внутри, у нее все переворачивается, Келли следила сквозь ресницы за тем, как он вошел в спальню. Он великолепный любовник, подумала она, но брак нечто большее, чем только секс. Необходимо разделять надежды друг друга и опасения, необходимо взаимное доверие. Она открыла рот, чтобы сказать это ему, когда он лег рядом с ней, но тут же получила нежный поцелуй.
– Извини, Келли. – Он обнял ее. – Мама сказала, что действительно уезжала. Прости меня. – Быстро освободив ее от ночной рубашки, он нежно заключил ее в объятия.
Прижатая к его обнаженному телу, она вздохнула и простила его…
Когда утром Келли открыла глаза, Джанфранко стоял рядом с кроватью, одетый в серый костюм-тройку.
– Прости, что разбудил тебя, любимая, но я сейчас уезжаю в Рим. По-видимому, мне придется задержаться там дня на два, и я не смог уехать, не поцеловав на прощанье свою женушку. – Он нежно улыбнулся ей, отчего ее сердце учащенно забилось. – Жди меня и будь умницей. Я позвоню сегодня.
Наклонившись, он нежно поцеловал ее.
От его поцелуя у Келли закружилась голова, и она не успела ничего ему сказать.
Ничего не изменилось, грустно подумала она, бесцельно идя на следующее утро через огромный холл.
Альдо позвал ее к телефону. С радостью она услышала голос Джуди, которая предлагала ей приехать в Дезенцано пообедать и заглянуть в магазины. Они уже переселились в свой дом у озера, поскольку свекор был болен и вся семья переселилась в Италию, чтобы быть рядом с ним.
Келли сообщила Кармеле, куда едет, и уже через два часа была в Дезенцано. Келли снова увидела сад, в котором она впервые встретила Джанфранко, когда приняла его за вора.
Возвращаясь в семь вечера в «Каса Мальдини», Келли была в гораздо лучшем расположении духа, чем раньше. В багажнике «мерседеса» лежало множество детских вещичек и кое-какая одежда для нее самой. Она с трудом уложилась в сумму, выделенную ей Джанфранко, и надеялась, что он не рассердится на то, как много она истратила.