Мой Израиль
Шрифт:
Но тогда, когда я ещё не был тем, кем стал сейчас, – я с этим не мог согласиться. Я хотел быть гражданином мира. Тогда мне были бы смешны строки из вашей книги: "Мой маленький Дагестан и мой огромный мир. Два ручья, которые сливаются в один поток, достигнув долины. Две слезинки, которые вытекают из двух глаз и текут по двум щекам, но рождены одним горем или одной радостью".
А я хотел быть гражданином мира, ведь мне не предлагали выбора.
Я садился в поезд, мчался и думал:
Садился в лодку и греб. Забирался всё дальше и ловил быстрое цветение тундры на севере, запах тайги на востоке, солёные брызги моря на юге. Удивительная земля – всё в ней есть, а я ловил ещё что-то и не мог поймать.
Лез в горы, карабкался всё выше.
Было трудно, хотел опереться о скалу, но обо все скалы уже опирались.
"Опирайся обо все сразу", – давали мне добрые советы, устраиваясь поудобнее.
А я лез выше.
Выше от земли, разделённой земли, по кусочкам разобранной.
Выше – чтобы ничего не видеть.
Выше – чтобы ничего не слышать.
Выше – не хотел ничего знать.
Но выше – только небо.
Одно оно на всех.
А я не Б-г – жить в небе.
Я просто человек.
И спустился на землю, на ту часть земли, куда меня занесли ветры двух тысячелетий. Но прежде чем вернуться на землю, окинул взглядом всю её. Отсюда она казалась нагромождением скал, о которые опираются спиной.
И отыскал свою скалу – Стену Плача. Грубые камни и травинки торчат из щелей между ними.
Раньше я никогда не плакал.
Я не мог не отыскать свою скалу, потому что у каждого человека есть своя скала, о которую можно опереться, – иначе не было бы этого человека.
И в который раз всплывают теперь уже прекрасные строки из вашей книги: "Отчего же сейчас, когда я снова увидел эти семьдесят саклей, приютившихся у подножия скал, сердце мое раскачалось в груди так, что больно рёбрам, в глазах моих затуманилось и голова закружилась, будто я болен или пьян?"
И у меня есть не меньшее чудо – мой Израиль, мечту о котором донесли во мне сотня поколений. Это во имя их и нас я хочу прижаться к "Стене Плача" моего народа».
К этому приходят, рано или поздно.
Каждый сам, своим путём.
И в этом сила неодолимая народа моего, идущего к Иерусалиму:
Мы вернёмся к тебе, Иерусалим!
Октябрь 1971
И снова кручу колесо времени.
Каторжный труд – крутить колесо времени моего народа, махину, отяжелевшую под страшным грузом прошлого.
У каждого народа есть своё колесо времени, но для многих оно счастливо застопорено в сегодняшней устойчивости, и поглаживают, и похлопывают его с самодовольством собственника, иначе не могущего родиться.
А я кручу колесо времени.
Оставшиеся в живых уходили. За спиной оставались погромы, душегубки, ямы с заживо закопанными, костры с заживо сожжёнными. Впереди были только слёзы. И они несли их по миру; и не было земли, способной впитать их слезы.
И сколько надо было испытать горя, чтобы обозначилась впереди Стена Плача и от горя к горю становилась ближе, и стало жизненно необходимо принести к ней это горе – как сокровище и как жестокую плату за возможность прижаться к ней.
И сколько надо было пролить слёз, чтобы возникли из них потоки и хлынули к Стене Плача, камни которой способны впитать море слёз.
И вот она близко, Стена Плача моего народа, – грубые камни и травинки торчат из щелей между ними.
Осталось несколько шагов.
Но ноги, как прикованные.
Кажется, можно дотянуться.
Но руки, как связанные.
Последние шаги.
Самые трудные.
И будем плакать.
И высохнут наши глаза, как на груди матери высыхают глаза прижавшихся к ней детей.
Мы придём к тебе, Стена Плача!
Ноябрь 1971
И снова кручу колесо времени моего народа от зарубины к зарубине. О каждой из них, как о музейном экспонате, известно всё: что было, когда было, где было, скольких не стало. И как в музее, где ничего не меняется на веку человека и после прохождения школьной программы делать вроде бы нечего – разве при случае забежать укрыться от дождя и побродить из зала в зал, от экспоната к экспонату, поглядывая в окно, не прошёл ли дождь, – так и на колесо времени можно повесить табличку «музей».
Но чтобы сдвинуть вперед эту махину из горя и слёз и в будущем ощупать неровности – нет ли новых зарубин моего народа, – приходится сначала отклонить её назад, сжав горе и слезы в мощную пружину, – лишь так можно ворваться в непроницаемое будущее – огромным напряжением на пределе человеческой возможности. Ноги не держат, руки опускаются на колени, голова ложится на руки.
И толкаемый горем и слезами, ощущая каждую зарубину моего народа как свою, врываюсь в будущее и чувствую какие-то неровности – не новые ли это зарубины моего народа?
Конец ознакомительного фрагмента.