Мой любимый доктор по вызову
Шрифт:
И снова, стукаясь зубами, соединиться с ним, только бы поскорей наполнить рот его вкусом и запахом.
Он пришпиливает меня к стене и выправляет из-под пояса футболку, сжимает ягодицы, гладит по животу, тянется к груди, к соскам – блин, сколько у него рук, а? – и как-то очень ловко трет сначала одну вершинку, потом вторую, и между ног простреливает горячим удовольствием…
Мы еще до кровати не дошли и не разделись, а я уже готова кончить.
Может это возраст?
Где-то читала, что после тридцати у женщины сексуальная
Задирает футболку выше и всасывает твердые горошины, бормоча что-то про клубнику. Прикусывает. Мне безумно хочется покусать его в ответ, но, похоже, я сегодня мало что решаю. И это тоже нравится. Что каждый сантиметр моей голой кожи облизан и согрет его дыханием.
Демид трет ребром ладони между ног, там где жесткий шов джинсов впивается в промежность и от остроты ощущений коленки подгибаются.
– Хочу тебя, – хнычу.
– Предлагаю переместиться на кровать.
– Я воспользуюсь твоим предложением.
– Пользоваться здесь буду я.
Мы не сразу двигаемся.
Вот так стоять, оказывается, тоже хорошо.
Когда тебя прижимают к стене, чтобы сполна ощутила возбуждение. Я и ощущаю. Нельзя пропустить такую дубину в штанах. Нельзя не потрогать – пусть даже через тонкую ткань брюк. Крепко провожу по всей длине и получаю в награду стон. А потом Демид с легкостью подхватывает меня и роняет на постель. И ловко избавляет от футболки и джинсов, оставляя на мне только тонкое, насквозь промокшее кружево, через которое и ласкает длинными пальцами. Такими же ловкими, как и все его движения. Не забывая целовать и тискать все, до чего дотягивается, так что уже скоро вся кожа будто течет и плавится, а не только валяющаяся в полуобмороке от счастья вагина…
При этом он все еще полностью одет. Кажется только ботинки с себя скинул. Как будто это я здесь шлюха, которую пользует серьезный мужчина…
Черт, я и правда шлюха. Потому что прямо сейчас собираюсь трахнуться с незнакомцем и мне очень нравится, что он не спрашивает ни о чем, а берет все, что успеваю ему подставить, выгибаясь…
– Разденься, – шиплю, не выдерживая. Меня не смущает моральная сторона – я просто очень очень хочу посмотреть на него голого. Провести по груди. Потрогать кожу…
– Если я разденусь, то уже не смогу остановиться, – сообщает совершенно серьезно, отрываясь от меня.
– Меньше всего мне надо, чтобы ты останавливался…
Я ловлю себя на более-менее внятной мысли, что с ним как-то удивительно легко. Будто мы давно знакомы и уже не в первый раз делаем это. Нет какой-либо неловкости, или желания втянуть живот или выключить освещение, или переживаний, что не смогу возбудиться достаточно… Подо мной наверное уже лужа натекла, глаза то и дело закатываются, потому что Демид хоть раздевается, но все равно постоянно отлынивает от этого процесса, чтобы потрогать меня в самых чувствительных местечках…
А потом мысли улетучиваются. И хочется восторженно пищать.
– Не сейчас, – пресекает мой порыв
– Дай хоть пощупать, – я несу уже все, что думаю. – Они у тебя такие… Они правда настоящие? Говорят, что можно взять жир и закачать его так, чтобы выглядело кубиками.
Ржет. Сам кладет мою ладонь на живот, прижимает, чтобы убедилась – и правда настоящие, но у меня уже другая цель. Я ныряю под резинку трусов и тут же испуганно распахиваю глаза.
– Как он в меня влезет?!
– Справимся, – шипит сквозь стиснутые зубы, потому что испуг испугом, а трогать и поглаживать я не прекращаю, – Младенец же как-то тазобедренные раздвигает…
– Ты капец романтичный, – фыркаю, добираясь до влажной головки, и мы стонем одновременно. Он – потому что, надеюсь, приятно. Я – от ощущения бархатистой упругости.
Демид стягивает трусы и вдруг матерится:
– Резинки! У меня же нет с собой…
– Посмотри в коробке на тумбочке, – краснею немного.
Он приподнимает крышку, вытягивает ленты разного размера и присвистывает. Но спасибо, что не требует объяснений. Я потом расскажу, если захочет. А пока…
– Ц-цц… – выгибаюсь, чувствуя распирание. Зажмуриваюсь. Под веками искрит. А когда он плавно входит на всю длину еще и влага скапливается. Такие острые ощущения. Это одновременно болезненно и охуенно, не знаю чего больше. Но жалобный стон сдержать не могу.
Пытается отстраниться.
Чего? Лишиться вот этого ощущения – и так быстро?
– Не смей, – шиплю зло, обхватываю его для надежности ногами и загоняю ногти в голые плечи. И добавляю тише, – Просто дай мне время привыкнуть.
Растворился я в тебе, как в океане море
– Встань с меня, – кряхтит снизу Ника спустя бесконечный, оглушающий полет в бездну. Член до сих пор пульсирует, хотя с момента нашего оргазма – и правда «нашего» – прошло довольно много времени.
– Не могу, – отвечаю совершенно честно, – Я прилип.
Ника подо мной замирает и… расслабляется.
– Ну ты и придурок, – полувсхлип – полусмешок
– Угу.
Придурок.
Который снова хочет пережить то, что только что пережил.
Клубничная блондинка – Ника – оказалась просто охеренной. Отзывчивой, горячей, узкой, настолько вкусно пахнущей, что я лизал, кусал, целовал ее больше чем трахал. С последним получилось так себе… не знаю почему, но я почти кончил, когда вошел в нее первый раз, едва сдержался, когда она принялась стонать и подмахивать, и совершенно перестал себя контролировать, когда принялась бешено сокращаться, рискуя оставить гематомы у меня на члене.