Мой муж – коммунист!
Шрифт:
Даже оставив в стороне обвинение в шпионаже, уже одно то, что человек, который ввел меня во взрослый мир, солгал моим домашним о своей принадлежности к коммунистам, признать было не менее болезненно, чем слышать о том, как какой-нибудь Элджер Хисс или Розенберги лгали в ответ на тот же вопрос всей стране. Я не хотел об этом читать, как раньше не хотел этому верить.
Вот как мощно начиналась книга Эвы Фрейм (привожу здесь только первую страницу предисловия):
Есть ли у меня право пойти на это? Легко ли мне пойти на это? Поверьте, вовсе не легко. Передо мной самая ужасная и самая тяжкая задача в моей жизни. Могут спросить: что мною движет? Как я могу считать моральным и патриотичным донести на человека, которого я любила так сильно, как я любила Железного Рина?
Но я американская актриса, и всеми фибрами своего существа я поклялась себе бороться с внедрением коммунистов в индустрию развлечений. Как американская
Этот мужчина был актером на радио, его звали Железный Рин, он же Айра Рингольд; он оказался активным членом Коммунистической партии Соединенных Штатов и главарем подпольной шпионской коммунистической ячейки, задавшейся целью подчинить себе американское радио. Железный Рин, он же Айра Рингольд, – это американец, выполняющий приказы из Москвы.
Я понимаю, почему вышла замуж за этого человека – я всего лишь женщина, я полюбила его. Но почему он женился на мне? Потому что ему приказала Коммунистическая партия! Железный Рин никогда не любил меня. Железный Рин меня эксплуатировал. Железный Рин женился на мне, чтобы лучше внедриться в мир американского шоу-бизнеса. Да, я вышла замуж за бесчестного Макиавелли, злобного и невероятно хитрого коммуниста, который чуть не сломал мне жизнь и карьеру, мало того – чуть не сломал жизнь моей любимой дочери. И все это, чтобы помочь Сталину в его планах установления мирового господства.
7
– М-да, хижина… Эва ее терпеть не могла. Сперва, когда только разворачивался их роман, она пыталась ее как-то обустроить, привести в порядок: вешала занавески, покупала кухонную утварь, посуду, всякие там рюмки со стаканами, но в доме водились мыши, осы, повсюду бегали пауки, а она их жутко боялась; кроме того, до магазина несколько миль, она не водила машину, и местный фермер, от которого пахло навозом, должен был туда-сюда возить ее. В общем-то, ей и делать было в Цинк-тауне нечего, кроме как сидеть там по уши в бытовых неурядицах, поэтому она принялась агитировать его купить домик на юге Франции, где была вилла отца Сильфиды, чтобы Сильфидочка летом могла побыть рядом с отцом. Все говорила Айре: «Ну что за провинциальность! Конечно, так никогда в жизни ничему не научишься, только и будешь поносить Гарри Трумэна, если не начнешь путешествовать, не увидишь Францию с ее сельскими пейзажами, не увидишь Италию с ее картинами великих живописцев, если так и будешь сиднем сидеть дома, не бывая нигде, кроме штата Нью-Джерси! Ты не слушаешь музыку. Не ходишь в музеи. Если книга е про рабочий класс, ты ее не читаешь. Как можно быть актером…» А он отвечал: «Слушай, брось, я не актер. Я босяк, работяга, который, чтобы зарабатывать на жизнь, пристроился на радио. У тебя уже был муж-чистюля. Хочешь попробовать начать с ним все сначала? А может, хочешь такого мужа, как у твоей подружки Катрины, – образованного, с гарвардским дипломом? Как его там: мистер Катрина ван Гнуссель Грант?»
Как только она заводила речь о Франции и покупке там летнего домика, Айра срывался – долго терпеть он был не способен. Вообще-то ни с того ни с сего невзлюбить кого-то – Пеннингтона или Гранта – было не в его характере. У него с ними не было никаких ссор – из-за чего беситься, что делить? «Я уже напутешествовался, – говорил он ей. – Вот в Иране был, работал в порту. Довольно там навидался всякого рода вырожденцев…» – и пошел, и пошел в том же духе.
Так дело ничем и не кончилось – с хижиной расставаться Айра не пожелал, и это стало еще одним источником постоянных трений между ними. Вначале хижина была для него напоминанием о прошлой жизни, а для нее – частью его грубого шарма. Потом Эва стала смотреть на его халупу как на приступок, куда он мог поставить ногу, уходя от нее; мысль о его уходе наводила на нее ужас, тень которого падала и на эту недвижимость.
Не исключено, что она действительно его любила и поэтому боялась потерять. Впрочем, на меня ее театральность никогда впечатления любви не производила. Эва рядилась в тогу любви, вживалась в роль любящей женщины, но слишком была слаба и уязвима как личность, чтобы ее не обуревала непреходящая обида. Она так всего боялась, что не могла произвести в себе любовь, которая проявлялась бы здраво и по делу, поэтому была способна дать лишь карикатуру на любовь. Что и получила Сильфида. Представь, каково это – быть дочерью Эвы Фрейм (и дочерью Карлтона Пеннингтона), – и начнешь понимать, откуда взялась Сильфида. Такой цветочек в один день не вырастишь.
Все неприятное в Айре, все, что
Однако в ту последнюю весну, что они были вместе, вовсю обсуждались планы обустройства. Большую перестройку хотели начать после Дня труда. Осовременить кухню, ванную, сделать большие новые окна, настелить новые полы, навесить двери (чтоб хотя бы закрывались по-человечески), заменить проводку, подсыпать теплоизоляции в стены, поставить новую масляную отопительную систему – в общем, сделать дом обитаемым зимой. Ну, и выкрасить, конечно, изнутри и снаружи. А, вот еще что: сзади вместительную пристройку поставить, отгрохать дополнительно целое крыло с огромным каменным очагом и венецианским окном, чтобы оно выходило на пруд и лес. Айра нанял плотника, маляра, электрика, водопроводчика, Эва составила сметы, нарисовала эскизы, и все должно было быть готово к Рождеству. «Черт с ним, – сказал мне Айра, – раз ей так хочется, пускай будет».
Он тогда уже начал сдавать морально, я только не понимал еще этого. Он тоже. Считал себя очень ловким, думал, сумеет всех перехитрить. Но его жутко донимали боли, боевой дух в нем был уже не тот, и решение насчет дома продиктовала ему не сильная его сторона, а та, что была надломлена. Думал, что, если пойдет навстречу ее прихотям, это уменьшит трения и так он найдет в ней защиту от черных списков. Стал бояться вспылить, потерять ее из-за какого-нибудь срыва, вот и принялся спасать свою политическую, так сказать, шкуру тем, что дал себя полностью захлестнуть всей этой ее псевдореальности.
Страх. Жуткий страх в те дни мучил всех – недоверие, боязнь разоблачения, тревога, оттого что жизнь и заработок под угрозой. Был ли Айра уверен, что Эва сможет защитить его? Скорее всего, нет. Но что ему еще оставалось делать?
Чего достиг он своим стратегическим искусством? Услышал, что она называет новую пристройку «крылом Сильфиды», и вся стратегия псу под хвост. Эва была на улице, командовала экскаватором: «крыло Сильфиды то», «крыло Сильфиды се», и, когда она появилась в доме, Айра уже опять преобразился. «Ты зачем так говоришь? – спрашивает ее. – Зачем ты называешь пристройку крылом Сильфиды?» – «Да не говорила я этого», – отпирается она. «Нет говорила. Я слышал. Это мы строим не для Сильфиды». – «Ну, она ведь будет там останавливаться». – «Я полагал, что строится просто большая комната подальше от посторонних, новая гостиная, если хочешь». – «Но ведь с диваном же. Вот она и будет там спать – на новом диване». – «Да ну? И когда же это она будет там спать?» – «Ну, когда будет приезжать сюда». – «Но она не любит сюда приезжать». – «Так полюбит, когда мы тут все обустроим уютненько». – «Тогда хрен мы тут что будем делать. Не будет здесь уютненько. А будет хлам и срач! К едрене фене весь проект!» – «Зачем ты так со мной? Зачем ты так с моей дочерью? Что на тебя нашло, Айра?» – «Всё, кранты. Все перестройки, все ремонты отменяются». – «Но почему!» – «Потому что я не выношу твою дочь, и твоя дочь не выносит меня – вот почему». – «Как ты смеешь так говорить о моей дочери! Я ухожу отсюда! Ни на секунду больше здесь не задержусь! Что за нападки на мою дочь! Я не потерплю этого!» Мгновенно хватает трубку, вызывает местное такси и через пять минут исчезает.
Спустя четыре часа выясняется куда. Звонят из Ньютона, на проводе какая-то тетка, агент по недвижимости. Спрашивает мисс Фрейм, он говорит, что мисс Фрейм в данный момент отсутствует, та просит передать мисс фрейм, дескать, она проверила, те два чудесных сельских домика, что они видели, и впрямь продаются, оба как раз подходят для ее дочери, и мисс Фрейм может их посмотреть в следующий уикенд.
Оказалось, что, выскочив вон, остаток дня Эва провела, подыскивая в округе Сассекс летнее пристанище для Сильфиды.
Тогда Айра позвонил мне. Говорит: «Ушам своим не верю. Ищет дом для нее – здесь. Нич-чего не понимаю». – «Зато я понимаю, – отвечаю я. – Как была мамаша клуша, так и останется. Айра, пришло время делать крутой зигзаг».
Сел я в машину, поехал к нему. Ночь провел у него, утром поволок его в Ньюарк. Эва звонила каждый вечер, умоляла его вернуться, но он твердил свое: все, мол, совместной жизни конец, пишите письма, и, даже когда пришло время выходить в эфир со «Свободными и смелыми», все равно жил у нас, только на работу каждый день в Нью-Йорк ездил.