Arial Century Courier Georgia Tahoma Verdana Times New Roman
-
+
Един наш Крест., одна нам и осина: ты «удавился»… и во мне сироткой твой ледащий «трюк»… А потому, мой друг… не тереби осину… не обрывай сердечну пуповину… и не веси на ветке «вдруг»… Ты — «удалился»… ну и мне «каюк». А это больно… А это больно… …а потому… надумаешь «уйти»… не забывай меня: такого же «сиротку», друг… Быть одному… здесь одному… «сироткой» одному… а это больно… А это… больно… Так это больно… Мне больно… …больно… …«Сироткой» одному… …Мне больно!. …Пил ложками любовный студень. Гонял за шиворотом вшей… Рвал голыми руками въевшийся ошейник… и плёл… любовную тоску о Ней»… о «Лучшей»… о самой «Лучшей»… кто из меня… и вместо гиблого меня: об «Огненно – живящем Ангеле» Судьбы моей… Иной Судьбы… взамен вот этой… моей бессмысленной судьбы… …Искал, ведь,
Слово: хотел, вот, выразить печаль от тусклого судьбы меча… Но недостало сил… начать жить снова… и… думать! …думать!.. думать!.. думать!! что жизнь под пепел горяча… Бог с ней: с несбывшейся мечтой… Бог с ней… и с этой жизнью. Себе не смей… а мне налей, мой правильный летяга Ангел… Возьми с собой кусок судьбы моей… возможно, ты изменишь её: пропащую судьбу мою… мой трезвый… правильный бедняга Ангел… и забери любовь мою… а иначе пропью любовь мою… вот эту: мою последнюю любовь… Мою последнюю любовь… Но сразу улетать не смей… Пока ещё не смей… возьми с собой ещё мечту мою… наследную мечту мою… о «Лучшей жизни»… взамен вот этой утраченной… и бесполезной жизни… привитой кем – то, …и мной пропитой жизни… Однако ж… не смей расстаться вот с этой последней моей минуткой… Пока ещё не смей!.. Пока ещё не смей… Оставь ещё одну минутку мне… ещё одну минутку мне, последнюю минутку мне… оставь… оставь… неверную минутку мне… оставь!.. …А впрочем… Бог с ней… Бог… с ней… …Бог… с ней… Ты скажи мне вот о чём, «Лучший Человек»… Что ты стонешь о «былом», унося свой век? Чья Рука?.. Какая Воля, жизнь Твою тая, занесли на этот берег: в синие края? Чья Любовь?.. Откуда Семя?..Где ты взял лихое бремя чтобы высечь так меня?.. Ты скажи мне вот о чём… «Лучший Человек»… ЧТО для человека «Горе»?.. ЧТО от «Горя» — человек? … Унося свой век… что здесь делал человек… в свой последний бег… покидая этот брег… этот мёрзлый брег… …Ты скажи мне вот о чём: куда сгинет человек?.. Куда сгинул человек… …Зачем… …выпал… Летом… снег… …Зачем… Выпал… Летом… Снег… Зачем… За окошком… две дорожки… Небо синее… А за небом голубым — зорьки тихие… А за зорьками — Иванушка: он зовёт красу – Алёнушку: «Где Ты, Зорька тихая коса русая… очи синие?..». Он зовёт понапрасну: Нет Алёнушки! Нет Алёнушки! …Бровь заломлена… Губа закусана… Нерв стучит: «Как пусто мне!..». За углом Разбойнички попрятались, за калиткой ветер свищет… хлопнет ставней… треснет веткой, — оборвётся всё… заскрежещет… Страшно голому, страшно сирому… на трубе филин плещет… «Расскажи мне, няня, сказочку… про Алёнушку, про салазочки…» «…Пошла за водой Алёнушка… Салазочки опрокинулись, — вода вылилась: приморозило Алёнушку… с той поры сидит у окошка Алёнушка: боится носик высунуть… носик высунуть: А ну как мороз носик сгубит… носик сгубит… А Иванушка, голь суконная, — рядом ходит, песню воет: «Ах, ты, русская печаль, оконная!.. печаль оконная…». …Сладка песнь… к зиме — песнь… Вот и Ангел примёрз… снежинкой к стеклу… и Ангел снежинкой растаял в стекле… к зиме должно быть и Ангел… и Ангел… в зиме… В зиме… должно быть… и Ангел… И Ангел… в Зиме… В пещере — келья… Монах у камелька… глядит в сечёное оконце… В окне исчезнувшее солнце — оставило вечерний сумрак… Луны… туманные рога… Два седока в ущелье кружат: «Рогатый»… а за спиной у Тьмы – Славянская Жена… Славянская Жена… Уж тыщу лет коня – времён дурачит, недвижно мёртво скачет… «недвижно Ветхий» Сатана… «недвижно лживый» Сатана… Монах вздохнул… Одной рукою сдёрнул кожу… Другою сжал угли из камелька: «Терпи ж, монах!.. Терпение нам гоже… Уж тыщу лет… Уж тыщу лет… недвижно скачет… недвижно мир дурачит… недвижно мёртвый Сатана… А я терплю. Как я терплю? Молюсь о «Праведном Огне»… мне б вспыхнуть «Праведным Огнём»… Мне б вспыхнуть в «Праведным Огне»… в «Огне Времён»… в «Огне Живых Времён»… сгорит недвижно мёртвый Сатана… недвижно ветхий Сатана… Когда – то… давным – давно, в Игре Времён… в Игре «Живых Времён»… была мне верная жена… Ты ж не виновна… была обманута… и мир обманут был… он обманул тебя и мир, он умертвил тебя и мир… ты ж не виновна… была обманута… и Мир обманут был… Пусть я погибну… во имя «Светлого Огня», во имя «Оживившего Огня»… Огня «Живых Времён»… палящего «недвижный этот мир»… крушащего недвижно лживый мир… Творящего затем «Живой и Новый Мир»… Да, я исчезну… в «Огне Времён»… став этим «Новым Временем»… Зато Спасу я Мир… Спасу я и тебя… Жена… и потому сгорю в «Огне»… в подвижном и «Живом» во мне… Терпи ж и ты, Жена… Твой Дух проснётся снова… и Лучший Мир возникнет
снова… вдохнётся жизнь в «Живое» снова… Вселенная родится с нова… исчезнет ветхий Сатана… Ты ж не исчезнешь в вечной тьме… в холодной гибельной зиме… ты не замёрзнешь… Ты не замёрзнешь… терпи ж и ты… Терпи ж и ты, Жена… Терпи ж и ты… Бахчисарай… Фонтан… Слеза Гирея точит розу… Бюст Пушкина залитый в позу… туманно на слезу глядит. …Шум детских голосов… Стук обуви о мрамор… В саду льёт дождь… Скучающие дамы бредут в гарем… В проходе Тёмном… зловеще не заблещет шлем. …Нет евнуха!.. Ремонт в саду… Наложницы уснули… А выше православный скит блаженно помнит маету: «Здесь роза спит… и плача над уснувшей розой уснул затравленный пиит… тоской — слезой залил Луну… Свет от Луны пал на засохший куст… пал на засохший куст… на мёртвый и недвижный куст… во тьме зацвёл уснувший куст… и будто вновь стоит в цвету… «тоской — слезой облитый» куст… а на яву уж мёртвый куст… во сне привиделось «Начало»: сквозь лунный сон расцветший куст… ещё недавно гиблый куст… Пиит здесь оживил «Луну»: сквозь лунный сон зажёг Звезду… воздвигнул Тёмную Луну… на оживление всех «мёртвых» подвигнул спящую Луну. При жизни был рабом у Солнца… теперь сам пестует звезду… На оживление «уснувших» во тьме зажёг «звезду – Луну»… как – будто вновь ожил… ожил, подлунный маг… сам оживляет «мёртвых»… сам вдохновляет «мёртвых»: Стихами… балует Луну… стихами… оживил Луну… стихами… Стена – вот… Вот – часы… Вот — рама! За рамой бьётся ветка, издёрганная под курок. Нет за окном… ни яду… ни нагана… Но ветка Бьётся, выбивая «срок»… А вот и рок: трепещет ветка под «курок». Скажи мне, Ангел, в этот срок: пошто за каменной стеной… трепещет ветка?.. пошто испуганною птичкой во мне забилась эта ветка… и тут же жми на свой курок… я отработал свой урок… и потому исчезну в «срок»… я получил под зад пинок: я поиграл… а вот и «рок»: подходит срок… я проиграл… жми… жми на «курок», моя «испуганная птичка»… привет тебе, «Юдифь — с косичкой»… привет тебе, моя любовь: Любовь — с «предсмертьем» перекличка… тебе привет… смертельна Новь: и там и здесь эпилептична моя вспорхнувшая с Небесной ветки… всё та ж «запутанная» птичка… …Всё та ж… сквозь бренный хаос – сон… поющая о Хаос – Небесах Безумная «певичка»… тебе привет… тебе привет моя «смертельная сестричка»… Тебе Привет… Две Тени стоят — по ту… и эту сторону стекла… какая более реальна… Должно быть та, что более печальна… Та у которой стеклянно дрогнула слеза… стеклянно выпала слеза… И Там и Здесь я вижу Тень… и там и здесь… вздыхает день… и там и здесь две Тени… тоска от бдений: и там и здесь… тоска – а… тоска – а – а… … тоска – а – а – а…И всякая мне пальцем в грудь: «Исчезнешь сам… истоптан путь… исчезнет даже «тень твоя»… сверкнёт лишь зеркало к исходу дня…» А я смотрю… и в самом деле: нет меня… по эту сторону нет тени… по ту… нет даже лысого меня… Пустое зеркало «бредова пня»… что ж я «здесь» делаю коль нет меня… в разбитом зеркале… пустого дня… осколком зеркала… осколком зеркала… осколком для… да… для чего я жил!.. гулял и пил… а умер от чего… а умер для чего»… …а умер… Вон в Зеркале… должно быть я: синеет нос… раскисши губы… В зрачках мутнеют два верблюда, и «рыбий» глаз задрал свой угол, и смотрит мрачно и лениво… На бледных щёчках тень пугливо черкнула «вумные» круги… В ноздрях порхают мотыльки: почуяли любовный запах… На бледных от мороза лапах бредут кудесники любви. Разбросаны повсюду стрелы: в углу мерещится одна… Лежит на ушке локон белый… а в локоне горит слеза… Чернильный глаз упился разом… метнулся медным унитазом: шепнул на мне: «…Я у окна…». Смотрю в окно: синеют ночи… Затёртый диск затёрто квохчет: «Та память — чушь! Та память – дрянь!.. Нельзя в пятак упрятать лань… А в скуку обернуть… прелюдию Любви… В ноздрях порхают мотыльки… почуяли любовный запах… наследный этой жизнью запах… от Ангелов Сладчайший запах… от Ангелов тончайший запах: сгорают тени — мотыльки: бреду в прелестниках любви… сгорела тень моей судьбы… моей исчерпанной судьбы… теперь ненужной мне судьбы… и, слава богу, всё сгорело… и даже тень моей луны… слезливой, скаредной луны… до селе державшая мою бессмысленную тень… вот это всё бессмысленно сгорело… бессмысленно сгорело… Вот брошу пить… начну совсем иную «нить»… скакну в «Ином» в душевну прыть, хорош мне: выть… выть на Луну… найду иного трезвого «как Солнце» Ангела… и брошу прежнего… слезливого и нудного в подлунном мире Ангела… и пьющего со мной: с моею ветхою тоской…
Конец ознакомительного фрагмента.