Мой отец – нарком Берия
Шрифт:
В конце концов, терпение партийных органов кончилось, и меня вызвали в Орготдел ЦК, где прямо сказали, что я укрываю сомнительных людей, которым не место в такой секретной организации. А мой отец в то время был уже членом Политбюро и первым заместителем Председателя Совета Министров СССР. Так было и при Абакумове, и при Игнатьеве, который стал главой карательных органов после ареста Абакумова. Но решали-то не они – ЦК.
Тогда я и столкнулся с самой настоящей кадровой проблемой. Нахожу подходящих людей – умных, талантливых, перспективных, но по инструкции их на работу взять нельзя. У большинства биография «не та». А ведь почти все прошли войну, офицеры, выпускники академий. Если бы я как руководитель коллектива ученых и конструкторов выполнял партийные инструкции, ни одного из тех, кто нам был необходим, пригласить
В связи с этим примечателен разговор, состоявшийся у меня с Маленковым. Он меня вызвал и в присутствии заведующего Орготделом ЦК Сербина и еще каких-то партийных работников сказал:
– Товарищи из нашего аппарата абсолютно правы, когда предупреждают тебя, что ты нарушаешь существующие инструкции, но я считаю, что ты поступаешь правильно.
Это, разумеется, была игра. Кто-кто, а партийный аппаратчик Маленков и был одним из тех, кто сочинял такие инструкции…
Лицемерие партократии никогда не знало пределов. Работал у меня Кошляков. Блестящий ученый-математик и замечательный человек. Скажу лишь, что общение с ним помогло мне впоследствии, не имея конспектов, читать лекции по математической физике в аспирантуре Уральского университета в Свердловске.
Когда возникла реальная угроза захвата Ленинграда немцами, встал вопрос о спасении исторических и культурных ценностей города. Впоследствии, когда Кошляков и другие видные ленинградские ученые были приговорены как пособники врага к длительным срокам лишения свободы, представили дело так, будто ленинградская профессура создала в Ленинграде правительство, которое должно было после прихода немцев войти с оккупантами в контакт. Словом, изменники Родины. На самом же деле все делалось с ведома ЦК. В Белоруссии, знаю, такое же правительство было сформировано для сотрудничества с немцами. Смысл заключался в том, что такие органы немцы непременно создадут, так не лучше ли включить туда тех, кого надо. Так и в Ленинграде было. Тем не менее, Жданов этих людей хотел подвести под расстрел. Спасло академика Кошлякова чудо. У Жданова, как всегда, была своя игра, и жизни людей в ней абсолютно ничего не значили. Когда надо было организовать такое правительство, его создавали, когда хотели показать врагов, «подставляли» тех же людей, которых уговаривали взяться за эту авантюру.
После войны все те же инструкции не позволяли мне привлекать к секретным работам людей, которые находились на оккупированной территории. Позвольте, а кто оставил миллионы и миллионы людей на этой территории? Для партии этот вопрос интереса не представлял. Конечно же, как мог, я нарушал и эту инструкцию.
Вообще, стоило бы сейчас поднять те давние документы и предать их гласности. Тогда бы все стало совершенно ясно. Да и не только эти. Скажем, стенограмма июльского (1953 года) Пленума ЦК КПСС опубликована лишь в 1991 году. А почему бы не опубликовать и стенограмму того Пленума, на котором Молотова и Микояна вывели из членов ЦК. Уже после смерти Сталина по предложению Маленкова и моего отца их снова ввели в состав ЦК. Но чем мотивировал их смещение Сталин, так и осталось загадкой. Утверждают, что стенограмма того Пленума ЦК отсутствует. Не странно ли? История КПСС, смею утверждать, еще не написана. Далеко не все сказано и об участии большевистской партии в массовых репрессиях.
После смерти Сталина отца уговорили возглавить объединенное Министерство внутренних дел. В этой должности он проработал, как известно, недолго, но серьезные шаги к восстановлению законности были сделаны. Еще до войны он предлагал передать все тюрьмы и лагеря в ведение Министерства юстиции. Тогда Сталин сказал, что, в принципе, на это можно пойти, но пока вопрос следует отложить – приближалась война.
В пятьдесят третьем отец вновь ставит этот вопрос перед Президиумом ЦК. Видимо, его доводы показались убедительными, и решение состоялось. Увы, вскоре все вернулось на круги своя: как известно, и сегодня органы исполнения наказаний входят в систему МВД России, Украины, Беларуси и всех остальных бывших республик СССР. Отец считал, что так быть не должно. Задача
Он считал, что необходимо создать специальную комиссию ЦК, которая в течение трех-четырех месяцев решила бы этот вопрос. Предполагалось, что основная нагрузка ляжет на Министерство юстиции, судебные органы и органы прокуратуры на местах. Именно они должны были в сжатые сроки разобраться с судьбой каждого заключенного. Так что никакой необходимости дожидаться XX съезда вовсе не было. Был ведь предложен конкретный механизм реализации этих предложений.
Комиссия была создана и вместе с Министерством юстиции занялась этими вопросами. Ворошилов подписал Указ об амнистии. Позднее стали насаждать мнение, что «Берия выпустил рецидивистов». А речь-то шла о другом, о том, чтобы выпустить не рецидивистов, а невинные жертвы режима. Но Берия тут при чем? МВД, как и предполагалось, освобождало лишь те категории заключенных, которые фигурировали в решениях правительства и Министерства юстиции. Зачем же, спрашивается, было амнистировать тех, кто был осужден за тяжкие преступления?
Вообще, любопытная вещь получается. Когда заходила речь об освобождении узников ГУЛАГа, непременно подчеркивали, что это сделала партия. Если надо было «зацепить» Берия, сокрушались по поводу «бериевской» амнистии. И так, к сожалению, во всем…
Отец считал, что функции МВД вообще следует ограничить. Оперативную работу, охрану колоний они, естественно, должны вести. Следствие – нет. И объяснял, почему. Несколько лет назад в СССР развернулась дискуссия на эту тему. Предлагали, помню, даже специальный Следственный комитет создать. Но дело почему-то затормозилось. Насколько понимаю, и после развала Союза это предложение никто реализовывать не собирается.
А жаль. Почему это не устраивало партийные структуры, понятно. Партия понимала, что так распоряжаться судьбами людей легче… Но что мешает теперь пойти по цивилизованному пути?
Интересные предложения в том же пятьдесят третьем отец внес и по перестройке государственного аппарата, в частности, Совета Министров. Скажем, как специалист он считал, что МВД должно стать в первую очередь аналитическим органом и информировать министерства и ведомства, помогать им в решении тех или иных конкретных вопросов. Не секрет ведь, что НКВД, МГБ, КГБ всегда отличались высокой информированностью…
На Лубянке он в те месяцы почти не бывал, все время находился в своем кабинете в здании Совета Министров. Не скрывал, что доволен реакцией на свои многочисленные предложения членов высшего руководства. Он и предположить не мог, чем это все обернется – кардинальных перемен партийная верхушка, как выяснилось позднее, явно не хотела. Задерживаться в МВД отец не собирался:
– Я возглавляю МВД только в период принципиальной реорганизации.
– Конечно, – заверяли его Хрущев и Маленков. – Наведешь порядок после Игнатьева и уйдешь.
Семена Игнатьева, возглавлявшего МГБ в 1951–1953 годах, освободили от должности по предложению моего отца. Этот человек был замешан в послевоенных репрессиях, фальсификации «Ленинградского дела», «Дела врачей». Думаю, его бы арестовали, чтобы предотвратить нежелательную для партийной верхушки утечку информации. Но когда убили отца, все спустили на тормозах…
Останься отец жив, уже тогда многое можно было бы изменить. В МВД, по крайней мере. Это ведомство, как считал он, не должно носить полицейский характер. Ведь что получалось. Располагая колоссальными возможностями, МВД республик могли стать аналитическими органами и работать в интересах народного хозяйства. Партийный аппарат, который всегда все знал, никогда не давал полной картины происходящего. А МВД такой объективный анализ был по силам.