Мой плохой босс
Шрифт:
После её ухода я снова подбрасываю кляп в ладони, задумчиво глядя на захлопнувшуюся дверь.
Те источники, что я успел проглядеть, говорили, что весь этот фетишизм, мазохизм — они как наркотик. Потребность. Те, кто давно этим увлекаются — долго без своих увлечений обходиться не могут. Интересно, сколько выдержит свою ломку Ирина Александровна?
Я-то подожду. А вот ей со своей пятой точкой придется договариваться. Ведь это этой части её тела расплачиваться за дни моего интимного простоя.
Доказательства
Глава 11. Ирия
— Виталик, пошел вон!
Девочки смотрят на меня укоризненно, мол, «плохое настроение — не повод срываться на людей», вот только мне плевать на эту их укоризну. А какого хрена, скажите? Кто освободил этого ушлепка от работы? Мне над начислением зарплаты для него сейчас возиться надо? А то может нет? Я бы с радостью!
Мне кажется, все, что происходило сегодня — происходит с одной исключительной целью: доконать меня окончательно.
Будто мало мне машины, провонявшей какой-то приторной дрянью.
Будто мало мне было сальных взглядов мужской части персонала, которые явно в уме еще на корпорате мне в трусы залезли, а сейчас только продолжали свою воображаемую оргию.
И уж конечно, мало было нашего шутника-программиста Васи, который установил мне вместо заставки на рабочий стол коллаж из моих же фоточек из ресторана.
Я на столе, я у дверей, я в зале ресторана — с тыла, с фасада, в профиль… И хоть бы сфоткал, как я ставила Верещагина на колени. Глядишь, и оценила бы «юмор».
Позвонила, натянула, пообещала провести инвентаризацию на складе комплектующих в ближайшие сутки — коллаж с моего рабочего стола исчез.
Вася понял, что шутки я не понимаю. Особенно такие дебильные. И приглашения на ужин не слышу тоже. А что поделать, у меня в анамнезе диагноз “стерва та ещё”.
Нет ведь. Это было не все. Еще и кретин Соловьев, вместо того чтобы заниматься своими курьерскими делами, третий раз за день приперся в бухгалтерию и чесал там языком с девочками, отвлекая их от документов.
А потом мы будем спрашивать, почему аванс начислен в последний день графика, а не в первый
Один раз обнаглевший Соловьев даже сунулся ко мне в кабинет, но одного моего взгляда хватило ему, чтобы понять — попробует открыть свой рот в моем присутствии — я оторву ему язык вместе с головой. На такой риск этот мачо идти не рискнул, но дурью маяться не завязал. Пришлось рявкнуть.
Виталик же кривит губы, мол, «что ты о себе возомнила» — и хватает же наглости, но все-таки сваливает. Все-таки не все в этом мире работает через задний проход.
Ничего, у него будет самое большое количество штрафных санкций, чем у всех прочих имбецилов.
Тишиной я насладиться не успеваю. И сосредоточиться на отчете — тоже. А меж тем сдавать его послезавтра. И пусть он будет составлен идеально. Не хочу давать мудаку даже шанс до меня докопаться.
И вот тут за два года моей работы в фирме Верещагина первый раз генеральный директор является ко мне, открыв дверь кабинета ногой.
— Это что такое? — и первый раз врывается ко мне с таким рыком. Из-за его спины видно, как удивленно смотрят на босса девочки из бухгалтерии. Ну, да, это не тот мачо, что вас в койку затаскивал, да?
— Я тебя спрашиваю, что это за херня? — мудак швыряет передо мной два листа бумаги.
— Вы читать разучились, Антон Викторович? — спокойно уточняю я, отодвигая от себя клавиатуру. — Это заявление на увольнение по собственному желанию. В двойном экземпляре.
У Верещагина вспыхивают глаза. О, я знаю этот взгляд — он таким взглядом смотрит на какого-нибудь очень упрямого конкурента. Того самого, об которого Антон в уме уже планирует вытереть ноги. Увы. Со мной ему придется обломиться.
— Ты совсем охренела или просто прикидываешься дурой? — рычит мое ублюдочное начальство. — Ты никуда не уйдешь.
— А вот с этим вы ошибаетесь, Антон Викторович, — я пытаюсь не улыбаться настолько ядовито, — заявление написано в двух экземплярах, вписано в журнал входящей корреспонденции. Дата сегодняшняя. Мои часики тикают. Мучиться с тобой мне осталось совсем недолго.
Хорошая все-таки вещь — знание Трудового Кодекса. Нет, можно было и заказным письмом послать, но и с передачей через секретаршу и проводкой через журнал — тоже схема рабочая.
Нет, это на самом деле шедеврально — вот это его поведение.
То есть унизить меня на корпоративе, угнать и осквернить мою машину, разбить мой телефон — и прочее по списку моих к нему претензий — это в системе ценностей Антона Верещагина настолько безобидные шалости, что я не имею права среагировать на это соответственно. Я охренела, понимаете?
Боже, нет, этого мальчика точно мало пороли в детстве. Какая жалость, что законом запрещено восполнять эти родительские упущения. О-ох, я бы восполнила! С огромным удовольствием бы восполнила.
Господи, скорей бы конец рабочего дня. Скорей бы дождаться Прошиной машины. Скорей бы в клуб… Не могу уже терпеть. Не могу!
— Думаешь, самая умная? — рот у Верещагина вроде как улыбается, глаза все те же — яростные, злые.
— Это не я сказала, — парирую, разводя руками.
— Хорошо, дорогая, как скажешь, — щерится Антон, — вот только ты же не возражаешь, что мы проведем по твоей работе глубокий аудит? Проверим эффективность твоей работы. А то не дай бог, мне тебе еще рекомендации писать, а я и не в курсе, что надо.