Мой прадедушка, герои и я

Крюс Джеймс

Я соскользнул с оттоманки на пол, прохромал к печке и стал насыпать в нее уголь. И всё не переставал удивляться, как это Старому удалось рассказать дважды одну и ту же историю так весело и забавно. Прямо фокус какой-то! Мне захотелось тоже чем-нибудь его удивить. Поэтому я как можно дольше возился с печкой, а сам тем временем все придумывал одно стихотворение, подходящее к случаю. А потом прочёл его прадедушке:

Тот, кто себя и всех своихСчитает лучше всех других,А всех других и все другоеВообще считает за дурное,Находит скучным и безвкусным,Нелепым, глупым, мелким, гнусным,Пусть сам избавится от шорИ

свой расширит кругозор!

— Браво, Малый, — рассмеялся прадедушка, — ты чем старше становишься, тем умнее! Случай редкий, но отрадный.

— Спасибо за венок! — ответил я. — А теперь ты прочтёшь мне свою балладу, прадедушка?

— Баллада — это, пожалуй, преувеличение, — с некоторым сомнением заметил Старый. — Назовем-ка ее лучше балладкой.

Он вынул из заднего кармана пустой бумажный кулек, исписанный с двух сторон, и, когда я снова улегся на оттоманку, начал читать:

Балладка о мышах

«Мышки, мышки, мышки, мышки, —Так стучат часы в углу, —Муррдибурр-котище рыщетПеред норкой на полу!» Из-за черствой черной коркиТут мышонок УдалецНосик высунул из норки.Все! Теперь ему конец.Кошке, кошке, кошкеПопадаться на обедИз-за черствой черной крошки,Нет, геройства в этом нет! 

Прадедушка спрятал в карман исписанный кулек, а я сказал:

— Славная балладка, прадедушка! Только ведь в ней говорится о том, в чем нет геройства.

— Потому-то, Малый, из нее и становится ясным, в чем геройство. Герой, например, должен уметь взвесить опасность, которой он себя подвергает. Слепо бросаться в опасность, как этот мышонок Удалец, — еще не геройство. Вот мне как раз вспомнилась одна история — про короля и блоху. Я хотел бы ее…

Но тут его перебила Верховная бабушка, крикнувшая нам с первого этажа:

— К вам гости! А через полчаса — обед!

— Ну, значит, я расскажу тебе эту историю после обеда, — вздохнул прадедушка. — Интересно, кто же это к нам пришел?

В дверь уже стучали, и вошла, запыхавшись от крутой лестницы, Низинная бабушка — в меховой шапке, с меховой муфтой, в ботинках, отороченных мехом.

— Привет, Малыши! Ну и жара тут у вас! — воскликнула она, еле переводя дыхание. Потом положила все свои меха на комод (конечно, кроме ботинок) и, опустившись в кресло, сказала: — Я как раз была тут неподалеку, у вас на горе! Пой Пфлауме продает по дешевке шерстяные носки. Вот и думаю, дай-ка загляну к хромым поэтам!

— Мы очень польщены оказанной нам честью, Анна! — с легким поклоном заявил прадедушка.

— Мы приветствуем нашу старую Музу! — добавил я.

— Я вижу, вы надо мной потешаетесь! — Низинная бабушка смешно надула губы и стала опять такой, какой мы с прадедушкой больше всего ее любим. — Со мной вы всегда только шутки шутите, а вот Верховной бабушке вы читаете стихи!

— Заблуждаешься, Анна! Мы не читали ей стихотворения про Генри и его двадцать теток! Она подслушивала под дверью.

— Подслушивала? Как нехорошо! — Низинная бабушка, казалось, была очень возмущена.

Но мы-то хорошо знали, что она и сама иной раз не прочь подслушать под дверью.

Теперь она оглядывалась по сторонам, словно ища что-то, а потом спросила:

— Ну и где же оно, это стихотворение? Вы мне его прочтете?

Я хотел было ответить: «Ну, конечно!» — но тут вспомнил, что стихотворение записано на обложке «Морского календаря» и ей никак нельзя его показывать — ведь она немедленно сообщит об этом Верховной бабушке.

Прадедушка, видно, размышлял о том же. Он поспешно сказал:

— Стихотворение про Генри как-то больше подходит для Верховной бабушки, Анна. Ты как-то тоньше! (Низинная бабушка, надо сказать, весила не меньше двух центнеров.) Тебе надо прочитать какие-нибудь более тонкие стихи. Вот, например, про мышку — как она высказала своё мнение прямо в лицо коту.

— А ведь и я этого не слыхал! — удивился я.

— Ну да, Малый. Вот я и прочту вам обоим. Ну, слушайте! — Старый закрыл глаза, с минутку подумал и стал читать наизусть:

Баллада о мышке, прогнавшей кота

Вот мышка на съеденьеНазначена котом.Застыла без движенья,Не шевельнёт хвостом. А кот мяукнул: «Крошка,Не хочешь ли сплясать,Встряхнуться хоть немножкоДа лапки поразмять?»Тут мышка осмелелаИ, сделав шаг вперед,От гнева покраснелаДа вдруг как заорет:«Плясать?.. Перед котами?Как вы могли посметь?!Пусть дрыгают хвостамиТрусихи! Лучше смерть!»И так она кричала,Что бедному котуОт этих воплей сталоСовсем невмоготу.И он, заткнувши уши,Пустился наутек.А всем, кто это слушал,И всем мышам — урок! 

— Ай да Малыш! — с восторгом воскликнула Низинная бабушка (так она величала прадедушку) и захлопала в ладоши. — У вас еще много таких в запасе?

— Хорошенького понемножку, Анна, — сказал прадедушка. — Это относится и к конфетам и к стихам. Но, может быть, Малый (тут прадедушка кивнул на меня) прочтет тебе стишок про медведя и белку. Я написал его несколько лет назад. Ты его еще помнишь, Малый?

Я подумал, наспех повторил про себя начало и сказал, что да, помню, могу прочесть. И правда прочел:

Медведь и белка

Медведь, сильнейший зверь лесной,Топтыгин-Косолапый,На лапку белочке однойСтупил тяжелой лапой. И, не сказавши: «Ой, прости!» —Потопал обалделоВ лес, без дороги, без пути(Медведи — знамо дело!).Но закричала белка вслед:«Эй ты, пузатый дядя!В лесу таких порядков нет,Чтоб всех давить не глядя!»Медведь услышал чей-то пискИ зашагал потише:«Мне предъявляет кто-то иск?Чего, чего? Не слышу!»Но белка прыг, но белка скок —И с ветки вниз как птица:«Вы отдавили мне носок,Извольте извиниться!»Да как подскочит на сучокИ сжала кулачишки.Вот-вот даст по носу щелчокОпешившему мишке!И, изо всех медвежьих силВзревев от изумленья,Медведь и вправду попросилУ белки извиненья.«Ну, так и быть! — она в ответ. —Но помни, Косолапый,В лесу таких законов нет,Чтоб наступать на лапы!»Медведь сказал: «Учту я впредь!»(Что белке было лестно.)Кто смел, с тем вежлив и медведь,Да будет вам известно.