Мой самый любимый Лось
Шрифт:
И Вилле — господи, лишите родительски прав людей, которые такими именами называют детей! — вальяжно подваливший к барной стойке, был ну… вообще не такой. Это был аккуратный, чистый и яркий мужичок невысокого роста, такой плотный и мощный, как свая, которую уже до середины вбили в землю. Приземистый и крепкий такой мужичок, в серой, черт подери, рубашечке, похожей на пижаму одичалого дровосека. Знаете, такая, с пуговками на жопе, с отстегивающимся матерчатым окном…
Туловище этой ходячей сваи было квадратное, необъятное,
Длинной шерстью, к слову.
У Вилле были длинные злотые локоны — о господи, как это мило! — рассыпавшиеся по плечам, и хорошая такая борода дровосека. Да и сам Вилле, с его косолапой вальяжной походочкой, в шуршащих ярких лыжных штанах на лямках, здорово походил на Винни-Пуха, решившего изобразить из себя брутального медведя.
— Что наддо? — почти не тормозя, произнес Вилле, оценивающе рассматривая Аньку с головы до ног. Девушка усмехнулась — надо же, какой шустрый, как соображает быстро, быстрее, чем Пятачок, молодец!
— В Питер мне наддо, — передразнила его Анька. — Деньги есть. Подбросите?
Винни-Пух тем временем пристально изучал ее ноги, торчащие из лосевых угг как пестики из колоколов. И чем ниже опускался его взгляд, тем сальнее становилась волосатая рожа плюшевого хищника. Видимо, изученные территории Анькиных ног ему понравились, и Винни-Пух решил вдруг изобразить из себя опасного и циничного самца.
— Как ты сюда попалла, — произнес он, оттягивая лямки своих лыжных штанов и громко шлепая ими. Жест вышел какой-то нехороший, недобрый. Анька, затравленно озираясь по сторонам, как улитка в домик, втянула ноги под лосевую фуфайку, но это помогло мало. Винни-Пух говорил медленно, но соображал быстро. По торчащим из карманов каблукам и чулкам этот похотливый медведь сообразил, что Анька беспомощнее и беззащитнее краба-отшельника, потерявшего свою раковину.
Привлеченные их диалогом, оборачивались и другие посетители бара, и Анька, замечая их вспыхивающие взгляды, поняла, как она выглядит.
Как сбежавшая от заказчика элитная проститутка. Вероятно, даже обворовавшая того, кто ее заказал.
Какая нормальная девушка будет бегать про престижному жилому комплексу по такому морозу полуголой? Да никакая. Только профессионалка, которая уже нюхнула жизни и морально готова ко всему, хоть в битву за Сталинград. Ну, или такая дура, как Анька.
— Вы не понимаете, — залепетала Анька, понимая, что чертовски испугалась, что просто обмирает от ужаса, потому что этот похотливый Винни-Пух все ближе и ближе, и его заросшая волосами физиономия все гаже и гаже, — мне домой надо, меня папа ждет… Он оплатит дорогу, правда оплатит…
— Конечно, — подтвердил Винни-Пух, опасно хватая Аньку за руку.
Анька заорала.
Она вопила так громко, что в глазах потемнело, и тени сгустились в углах бара, а потом рука плюшевого насильника вдруг отдернулась, и до Аньки дошло, что это не глаза у нее от страха лопнули, а Лось своим присутствием погасил все краски в баре.
Его темная громадная фигура собой закрывала все окно, и Винни-Пух, ухваченный за шкирку, виновато висел, всем своим видом выражая глубочайшее раскаяние и отчаянно кося под унылого ослика Иа.
Пара мордоворотов габаритами чуть меньше Лося, с каменными мордами теснились у дверей. Они собой закрывали выход, как пробка в бутылке, и присутствующая в баре банда винни-пухов, только что жаждущих Анькиной крови и плоти, теперь делались маленькими и незаметными медвежатками, кукожась и втягивая головы в туловища и в высокие воротники своих нарядненьких свитерочков. Оттуда только глазки поблескивали, выглядывая на стебльках, как у крабиков.
— Лось, спаси меня, — побелевшими губами пролепетала Анька, опасливо высовывая ноги из своего кокона. — Детей не обещаю, но вечную благодарность…
Лось, встряхнув Винни-Пуха для полного просветления рассудка, аккуратно поставил его на пол, и тот начал пятиться, на глазах багровея, как помидор, часто кланяясь и бормоча что-то невнятное. Черт знает, что сказал ему Лось на той же самой тарабарщине, но Анька уже почти была уверена, где она, и что это за язык, на котором изъясняются местные… И от этого, от осознания собственной неосторожной глупости становилось еще страшнее.
— Зачем ты убежала? — произнес Лось, подступая к Аньке вплотную. В его серых глазах был упрек, а его волосы влажно блестели, даже толком не расчесанные после душа, и Анька, всхлипнув, одним прыжком повисла на его шее, болтая голыми ногами в уггах, торчащими из-под нелепой длинной куртки.
Наверное, Лось даже толком намыленную спину не ополоснул. Так и мчался с мокрой жопой по сугробам — ее спасать. Это было ужасно мило и ужасно смешно, но Анька почему-то разревелась. Лось обнял ее — осторожно, нежно, — и поцеловал куда-то в район макушки, в краденную шапку.
— Я домой, — бормотала Анька, заливаясь горючими слезами. — Кофе зашла попить. А этот у меня пятерку отжал…
Лось молча и зловеще глянул на бармена, и тот, волшебным образом обретя способность понимать русский язык, ловко бросил на стол замыленную сдачу. С висящей на его шее Анькой Лось шагнул к стойке, сгреб деньги и молча опустил их в карман пальто, надетого на него. Анька уже не ревела. Она висела молча, глядя вниз, на волочащиеся по полу не завязанные шнурки его щегольских ботинок. Запах, исходящий от его черного пальто, был Аньке почему-то знаком, и подспудно она знала почему.
— Лось, где я, — произнесла она.
— В Финляндии, конечно, — ответил он. — Я же тебе вчера говорил, где живу.
— Лось, — замогильным голосом продолжила Анька, чувствуя, как гадкая память начинает разворачивать перед ней все больше и больше воспоминаний, — как я сюда попала?! Кто меня пустил в Финляндию?!
— На самолете.
— Кто меня пустил в самолет?!
— А кто бы не пустил тебя в самолет? Это мой личный самолет. Правда, совсем небольшой.