Мой спаситель

Кемпбелл Глиннис

Лине зевнула, отгоняя остатки сна с глаз тыльной стороной ладони. Пошатываясь, словно новорожденный жеребенок, она встала на ноги, опершись на руку служанки.

И тут из открытого окна до нее долетел глухой удар. Это был звук церемониального барабана.

— Что это может быть? — спросила она вслух, разговаривая, впрочем, сама с собой.

— Ну как же, это тот узник, о котором я вам говорила, миледи, — сказала ей служанка. — Наверное, они собираются его казнить.

Лине нахмурилась. Пожалуй, ей следовало уделить больше внимания болтовне служанки.

— Узник?

— Да, миледи, — ответила служанка, держа на вытянутых

руках сорочку для Лине, — тот самый, которого должны выпороть. — Она прищелкнула языком. — Какая жалость, что мы не сможем посмотреть: лорд Гийом приказал мне удержать вас здесь, пока все не закончится.

Лине скривилась от отвращения, пока служанка натягивала ей сорочку через голову. Она бы и сама осталась у себя в спальне. Она всегда презирала публичные унижения и наказания. Они были неприятным напоминанием о том, что в некотором роде, что бы там ни говорил ее отец, благородные господа недалеко ушли от дикарей.

Это просто позор, — между тем, перекрестившись, продолжала служанка.

— Говорят, он монах.

Сердце у Лине сбилось с ритма.

— Что? — Она едва смогла перевести дух. — Что ты сказала?

— Этот мужчина — монах. Они не говорят, что он сделал, но лорд Гийом...

Лине уже не слушала. Память вернулась к ней, и ее словно поразило громом. Вдалеке продолжал греметь барабан.

Этого не может быть. Этого не может быть, сказала она себе. Но откуда-то она знала, по ком звучит этот барабан.

— Монах? — прошептала она.

— Да, — ответила служанка, не обращая внимания на выражение лица своей госпожи.

Когда Лине подошла к окну, дробь барабана показалась ей погребальной песней. Нервы завибрировали от напряжения. Сквозь бойницу проник узкий ручеек воздуха, который заставил ее вздрогнуть. Она прищурилась, глядя против солнца. От увиденного ноги у нее подкосились. Она вцепилась в каменный подоконник, чтобы не упасть.

Из ворот навесной башни-барбикана тянулась мрачная процессия. С десяток знатных господ ехали верхом на лошадях с лордом Гийомом во главе. Вокруг толпилось множество простолюдинов — любопытные ребятишки, старухи, фермеры. До нее долетали жадные глумливые выкрики зрителей, оскорбления и ругань. В середине процессии находилась черная повозка, медленно катящаяся по дороге к Холму Виселицы. Сидящий на ней мужчина был наполовину обнажен, и его перепачканная коричневая накидка свисала с пояса, удерживаемая лишь веревочной подвязкой. Он широко расставил ноги, чтобы не упасть с повозки, раскачивающейся и подпрыгивающей на неровностях дороги. Его руки были скованы тяжелыми цепями. И хотя его голова безвольно свешивалась на грудь, вздувшиеся жилы на шее свидетельствовали о том, что он напряжен до предела. Лица его не было видно, но ошибиться при виде этой мускулистой фигуры с черными кудрями было невозможно.

У Лине перехватило дыхание. Она не могла отвести взгляд от мужчины на повозке. Она хотела забыть увиденное, но какая-то сила заставляла ее смотреть, не отрываясь. Только когда кортеж скрылся за деревьями, она наконец нетвердой походкой отошла от окна. В ее лице не было ни кровинки.

— О миледи! — испуганно заверещала служанка, бросаясь к ней и неправильно истолковав ее бледность. — Не расстраивайтесь! Ваш дядя позаботится о том, чтобы этот дьявол понес наказание. Говорят, что этот мужчина уже и так был избит до полусмерти. Так что порка наверняка прикончит его. Вам не о чем беспокоиться.

Прикончит

его? Лине готова была кричать. Святой боже, неужели лорд Гийом намерен убить цыгана? От страха у нее перехватило дыхание. Этого не может быть. Она не может допустить, чтобы это произошло, ведь она...

Она любила цыгана. Святая Мария, теперь она понимала это. Она любила его. Несмотря ни на что. Безнадежно. Невзирая на все обещания, данные отцу.

И, во имя Господа, она должна спасти его, чего бы ей это ни стоило. Теперь все зависело только от нее, вдруг осознала она. Только она могла остановить этот кошмар. Закусив губу, она схватила серый плащ, висевший на крюке на стене, и набросила его на плечи поверх сорочки.

— Миледи! — заверещала служанка. — Что вы делаете. Куда вы собрались? Лорд Гийом дал мне строгий приказ...

Лине запахнула накидку, заколола ее булавкой и наспех провела рукой по волосам.

— Ми... миледи! Вы даже не одеты, как подобает. Вы без платья и без башмаков. Я даже не расчесывала...

— Нет времени... я должна идти сейчас же, — задыхаясь, проговорила Лине. — Я должна идти сейчас же.

Привидение не смогло бы быстрее покинуть комнату. Когда она сбежала вниз но каменным ступеням, промчалась через пустынный двор и выскочила за ворота навесной башни, привлекая любопытные взгляды стражей наверху, процессия уже приближалась к вершине Холма Виселицы.

Отчаянно вскрикнув, Лине подобрала свои юбки и побежала по длинной извилистой дороге. Под ноги ей то и дело попадали! острые камни или шипы чертополоха. Один раз она случайно наступила на подол своей накидки, подвернув лодыжку, и неловко упала на землю, разорвав сорочку и сбив колени. Она с трудом поднялась на ноги, бросила накидку и побежала, хромая, к Холму Виселицы.

Она наконец нагнала процессию. Зловещий палец виселицы обвиняющим жестом указывал в небеса. Внезапно она похолодела при мысли о тех душах, которые покинули землю на этом месте, не исповедавшись перед смертью, подобно ее цыгану. Она быстро перекрестилась и побежала дальше.

Дункан старался не показывать страха, когда повозка наконец остановилась. Он не боялся умереть. Будучи рыцарем, он сталкивался со смертью каждый день. Нет — он ощущал лишь бессильную и горькую ярость. Подлинный позор этой казни, настоящая пытка, заключался в том, что он, Дункан де Ваэр, — опытный мечник, наследник одного из самых богатых поместий в Англии, вассал самого короля Эдуарда, герой простых людей, — должен умереть безымянным, смертью нищего, неспособного отвести от себя обвинения в преступлении, которого он не совершал. Бессмысленность и бесполезность жизни обрушилась на него подобно непобедимому борцу, сопротивляться которому, однако же, он намеревался до последнего вздоха.

Коренастый мужчина, лицо которого скрывал зловещий черный капюшон, отвязал цепь от повозки и толкнул Дункана вперед. Тот потерял равновесие и упал на борт повозки, ударившись сломанным ребром, не успев даже выставить перед собой руки. Палач грубо стащил его с повозки и поволок к позорному столбу. Здесь привязывали тех, кому предстояла публичная порка. Крестьянские мальчишки швыряли в него камнями и палками. Их отцы изрыгали ругательства и непристойности.

Лине негромко выругалась — уже стащили цыгана с повозки. Да поможет ему Господь, он держался храбро. Она закричала, чтобы они остановились, но ее хриплый задыхающийся голос потерялся в гуле толпы.