Мой суженый, мой ряженый
Шрифт:
— Дай сюда!
Не дожидаясь, пока Женя отреагирует на ее слова, она выхватила у нее мобильник и, даже не взглянув на экран, отключила его снова. Затем положила его на тумбочку и произнесла удовлетворенно:
— Так-то лучше будет.
Женя смотрела на мать безумными глазами.
— Включишь через три часа, — спокойно проговорила та. — И ровно на двадцать минут.
Женя кивнула, понимая, что это единственный выход из сложившейся ситуации.
Ольга Арнольдовна чуть не за руку отвела ее в ванную,
— Сиди и работай. Ни о чем не думай. Если твой Карцев не психбольной, то переживет. А если… — Мать, не договорив, махнула рукой и вышла, оставив Женю одну.
Та, стиснув зубы, принялась за дело. Ей всегда было присуще умение концентрироваться, и сейчас Женя использовала это умение на полную катушку. Она буквально вгрызалась в компьютерный текст, моментально отсекая все несущественное и маловажное, — и цепко выхватывая самую суть. Через три часа ровно четверть дипломного проекта была приведена в божеский вид. Оставалось лишь распечатать первую главу на принтере — и можно было нести ее на показ к Столбовому.
Женя в изнеможении откинулась на спинку стула и так сидела минут пятнадцать, закрыв глаза и глубоко дыша. Почувствовав, что силы понемногу возвращаются, она встала и включила телефон. Корзина за это время пополнилась десятком новых «эсэмэсок». Женька все так же призывал ее откликнуться и не молчать. Она поколебалась и написала ему: «Если хочешь, чтобы все было хорошо, перестань дурить. Ты всю зарплату угрохаешь на телефон».
Он тут же ответил: «Хоть две зарплаты! Мне не жалко. Только не исчезай больше так надолго».
«Я напишу еще, но вечером», — пообещала Женя и, не дожидаясь новой реплики, вырубила сотовый.
Мать по-прежнему оставалась дома, хотя ей давно пора было уходить. Она возилась в кухне, гремела кастрюлями, до Жени долетал вкусный запах борща.
— Обедать! — крикнула Ольга Арнольдовна минут через десять.
Женя послушно притащилась и уселась за стол.
— Ровно в восемь мы идем гулять, — безапелляционным тоном объявила мать. — А ровно в десять ты ляжешь спать.
— Ага. — Женя вяло хлебала борщ.
Аппетита не было, но она заставляла себя глотать ложку за ложкой. Ольга Арнольдовна молча наблюдала за тем, как она ест.
— Ты написала ему?
— Да.
— И что?
— Не знаю. — Женя пожала плечами. — Я не читала ответ.
— Вот и умница. Нельзя же вдвоем сходить с ума, кто-то должен оставаться в добром здравии. — В ее голосе впервые Женя не слышала злости. Впервые, когда речь шла о Женьке.
— Мам, я люблю его. — Она кинула ложку на скатерть и уронила голову на руки.
— Люби. А борщ при чем? Борщ-то доешь, ты ж проголодалась, с утра, не разгибаясь, сидишь.
Женя слабо улыбнулась и покачала головой:
— Ведь правда, он ничем не хуже твоего
— Хуже. В сто раз. К сожалению, Сашу это не спасает. Лучше или хуже — не главное.
— А что главное?
— Наверное то, что… он нужен тебе, невзирая ни на что. Что ты готова страдать из-за него. Саша с радостью сам пострадал бы из-за тебя, но тебе это без надобности.
Женя с готовностью кивнула.
— Я обещала написать ему вечером.
— Напишешь. Ты теперь все отлично успеешь. Только ешь, прошу тебя.
Женя вздохнула и снова взялась за ложку.
После обеда она правила уже готовый текст. Потом сверяла его со статьей Столбового. Потом подбирала практические материалы. И так — до половины восьмого.
Без четверти восемь она послала Женьке новое сообщение: «Как дела? У меня все в порядке. Целую».
«Можно тебе позвонить?» — написал он в ответ.
«Нет. Лучше будем общаться молча».
«Что, всю неделю?!» — Жене показалось, что она слышит, каким голосом он это сказал. Она нервно сглотнула и написала: «Да, всю неделю». Ответ оказался кратким: «Сдохнуть можно!»
Женя улыбнулась и ответила: «Не сдохнешь. Спокойной ночи».
На сей раз, чтобы отключить телефон, ей не потребовалось таких неимоверных усилий, как утром. Она почти успокоилась. Рядом, за стенкой, была мама, которая по какой-то счастливой случайности перестала быть ей врагом и стала, как прежде, союзницей.
Они пошли гулять и гуляли целый час, до девяти. Сначала молчали, потом понемногу начали разговаривать. Ощущение было таким, будто они не виделись давным-давно. Да, собственно, так оно и было. Темы для беседы выбирала Ольга Арнольдовна — о погоде, об институте, о новом, вышедшем на экран фильме, о чем угодно. Только не о Женьке и не о Жениных к нему чувствах.
За следующую ночь количество «эсэмэсок» уменьшилось вдвое, а в течение дня и вовсе не пришло ни одной. Женя поняла, что Женькины финансы подошли к концу, хоть он и впаривал ей насчет двух зарплат. Она была даже рада этому обстоятельству — ей, наконец, удалось втянуться в работу и не хотелось отвлекаться. К вечеру среды диплом начерно был готов. Женя позвонила Столбовому и попросилась в четверг на консультацию. Тот выслушал ее и холодно поинтересовался:
— Вы уверены, что сможете показать мне что-то новое?
— Уверена, Николай Николаевич. Я бы не звонила.
— Хорошо, — проговорил Столбовой. — Завтра, в десять. Надеюсь, вы отвечаете за свои слова.
— Да, спасибо. — Женя повесила трубку, взяла со стола только что отпечатанные листы и принялась в сотый раз проглядывать с самого начала.
В комнату заглянула Ольга Арнольдовна. Лицо ее было хмурым и озабоченным, в руке она держала телеграфный бланк.
— Женюся, представляешь, какое горе — тетя Рая умерла.