Мой сводный американец
Шрифт:
С минуту я наблюдаю, как она подтирает тушь и аккуратно поправляет слегка растрепавшуюся шевелюру.
— Что? — шутливо спрашивает мама, замечая мой интерес.
— Ничего. Просто ты у меня красавица.
— Ой, подлиза, иди уже, — закатывает она глаза, едва сдерживая улыбку.
Подбегаю и крепко чмокаю родительницу в щеку, немного подпортив ее идеально уложенную прическу.
— Ты прекрасна даже с выбившейся прядью, — произношу так ласково, что у мамы снова начинают блестеть глаза.
— Я люблю тебя, малышка, — отвечает она и нежно гладит меня по щеке.
— И я тебя.
Целую ее
— Мия, — окликает Александр, и я оборачиваюсь, замечая его в дверях кабинета, — мы можем поговорить?
Сглатываю. Я, конечно, тоже планировала провести с ним беседу, но не прямо сейчас. Мне определенно потребуется какое-то время, чтобы принять поступок его сына. Однако ноги сами направляют меня в сторону отчима.
— Прости, не отвлекаю? — интересуется он.
— Нет…
В воздухе повисает неловкость. Смотрю на Александра и не понимаю, как после случившегося он относится ко мне. К нам. Наверняка ведь ему все известно. Или нет?
— Мия, присаживайся.
Он жестом указывает на противоположное от себя кресло. Теперь наши глаза находятся на одном уровне, и от этого я еще больше чувствую себя не в своей тарелке.
Хотя мне нечего стесняться, я никого не обманывала. Поэтому распрямляю плечи и стараюсь придать уверенности голосу.
— Вам ведь все уже известно?
В ответ отчим лишь кивает.
— Почему он уехал?
Я злюсь, мне хочется нападать, хочется получить ответы.
Но внезапно губы обжигает одинокая соленая слеза.
Быстро смахиваю ее рукой и взглядом утыкаюсь в пол.
— Не стоит, милая. Достаточно слез в этом доме.
Александр подается вперед и, в попытке успокоить, бережно накрывает мозолистой ладонью мое запястье. Только плотина самообладания уже прорвана. Кажется, безудержный поток слез вот-вот снесет все на своем пути.
— Я знаю, девочка моя, тебе сейчас непросто, ну же, хватит. Нужно забыть все ужасное, что произошло, и пытаться жить дальше.
— Я хочу знать правду. Ту правду, что знаете вы!
И по-хорошему я больше не хочу ничего забывать. Хочу помнить… помнить все. Каждое прикосновение, каждое слово, каждый взгляд. И я буду все помнить. Больше никогда не забуду.
— Не злись на Томми, — тяжело вздыхает Александр, — и на меня тоже. Мы оба наделали много ошибок. В особенности я. Я очень виноват перед тобой, Мия. И перед твоей мамой. Вы с Томом действительно хорошо ладили. Я не мог этому нарадоваться. Что может быть лучше, когда дети из разных семей готовы принять друг друга? Но я упустил момент, когда ситуация вышла из-под контроля. Это неправильно, Мия. Мы одна семья. И в России люди этого точно не поймут. Однако я все же не имел права никого обманывать. Надеюсь, ты простишь меня. Когда ты получила травму, я все скрыл от вас. Но знаешь, чего мне это стоило? Чтобы уберечь нашу семью, я, можно сказать, ни за что отказался от сына. Именно этим поступком я возродил в мальчике ненависть к тебе. И к себе тоже. Сейчас я вижу, сколько ошибок допустил и рад бы все исправить, но Томас принял решение, к которому я не был готов. Он уехал. Поверь, ему это непросто далось. Он любил тебя, дорогая. А этот поступок доказывает, что и сейчас любит. Потому что впервые Томас сделал что-то во благо другого человека. Однако есть одна золотая истина. Если любишь, то поймешь и простишь. Ты готова понять его, Мия?
Слова Александра жалят и в тоже время успокаивают.
— Да. Наверное… не знаю… — выдыхаю, стараясь сдержать слезы.
— Вот возьми, — протягивает мне пачку салфеток отчим, — быстренько приведи себя в порядок. Я пока выйду, а ты успокойся. Не будем травмировать маму. Она и без того сейчас вся на нервах. А ты подумай над моими словами и прими правильное решение.
Александр одаривает меня усталой улыбкой и выходит из кабинета, оставляя один на один с собственными мыслями.
Спустя неделю
Стою перед дверью в кабинет отчима, полностью сосредоточенная на принятом решении. И, чтобы не передумать, резко выдыхаю из легких воздух и тут же стучусь, заглядывая внутрь.
— Александр… — как-то после всего не поворачивается язык назвать его папой. И я вижу, как своими заминками причиняю ему боль.
— Слушаю, Мия. Я могу чем-то помочь?
Прохожу и присаживаюсь в кресло, стараясь не выдать своего волнения.
— Вообще-то можете. Я все обдумала и приняла решение, — говорю с уверенностью в голосе. — Я хочу улететь жить в Америку.
Такого поворота он явно не ожидал, поэтому отвечает только после короткой паузы.
— Что ж, это можно устроить.
— Я не буду рассказывать ни о чем маме. Ни к чему ей это. Пока что. Может, у нас с Томом ничего и не получится. Но мне кажется, стоит попробовать. Вы поможете мне убедить маму насчет переезда в другую страну? Я планирую вновь заняться спортом. Думаю, там для меня откроются большие возможности.
— Конечно, милая. Чем могу, помогу. Найду тебе лучших репетиторов, чтобы помогли быстрей освоить язык. Жилье, учеба все устрою. С мамой поговорю, не переживай, — с мягкой улыбкой добавляет он.
— Спасибо, и еще… поможете найти адрес своего сына? И прошу вас, ни слова ему.
— Я больше ничего не сделаю, что могло бы навредить вам, мои дорогие.
Слезные прощания мамы сворачивают внутренности узлом, который с каждой минутой становится только туже. Осуществить задуманное оказывается сложнее, чем я рассчитывала. Я никогда не уезжала далеко от дома и не жила одна, тем более, в другой стране. Сомнения собираются в голове, словно грозовые тучи. И на секунду я даже готова сорваться с места и выскочить из самолета.
Однако решение принято, и нужно следовать ему, а не вести себя как неуравновешенный подросток. Если мой сводный засранец думает, что после всего спрячется от меня на своей территории, то глубоко заблуждается.
Однажды Том разрушил до основания мою размеренную жизнь, теперь я имею полное право сделать тоже самое. До сих пор потряхивает от его письма. Такой правильный, аж бесит! Уж кому-кому, а ему благородство точно не к лицу! Казалось бы, я должна его ненавидеть. Только вот эта ненависть словно отравленный кусок мяса, который я с жадностью проглотила, и теперь он начал разлагаться, а противоядие находится в Америке.