Мой тайный мир
Шрифт:
Так или иначе, но передо мной снова стояла проблема перевозки крупного и — каким бы домашним оно ни было — пугливого животного. Франческа обещала проводить ее до нашей фермы, а если та вдруг занервничает в дороге, она постарается ее успокоить. Хотя Дот выглядела уже совсем взрослой, ей по-прежнему полагалась бутылка молока дважды в день, и мы решили: когда она переселится к нам, кормить Дот будет только Мэнди. Пусть олениха признает именно ее своей приемной матерью после расставания с Франческой.
Наконец настал день переселения. Он прошел без приключений, лучшего трудно было пожелать! Франческа постелила и фургоне соломы для Дот и сама залезла туда; Дот последовала за ней без всяких приглашений. Зная, что в жизненной практике Дот не было дальних путешествий, я вела машину, как говорится, на цыпочках, содрогаясь при мысли, что же будет, если олениха занервничает. Франческа чувствовала себя точно так же: ведь если животное впадет в истерику и поломает себе ноги, его придется усыпить. Не знаю, прочитала ли Дот наши мысли, но только всю дорогу она лежал спокойно и с любопытством глядела в окошко.
Когда мы прибыли на ферму, возникли тревожные вопросы: привыкнет ли Дот к новым условиям и новой среде? Там — покой и тишина холмов, здесь — суетня-беготня, голоса множества различных животных, наконец, отдаленный гул автотрассы. Мы тихонько повели олениху в новое жилье. Там были окна, через которые она могла видеть все пропев ходящее вокруг, но все же мы навесили на них решетки, чтобы ей, не дай Бог, не пришло в голову попытаться разбить стекла и выскочить. А не попробовать ли подселить к ней здешнюю старожилку — козу? Может, привыкнут друг к другу, будут пастись вместе в нашем яблоневом саду? Как бы не так! Дот отнюдь не обрадовалась новому соседству! На ее морде обозначилось такое плохо скрываемое презрение, что стало ясно: никакой дружбы между ними не получится, и мы решили — пусть живет одна. Франческа была сама любезность и побыла с нами еще пару часов, чтобы убедиться, что Дот стала привыкать к новой обстановке. Если бы она прочла в глазах Дот; безразличие, это, безусловно, встревожило бы ее. Но нет, вроде ничего, привыкает! Я пообещала Франческе позвонить и сообщить, как пойдут дела. Бодро улыбнувшись, Франческа взяла под руку супруга, и они направились к выходу; но когда выходя из ворот, она всплакнула на плече у мужа, я прекрасно поняла, что у нее на душе, и сказала: если Дот почувствуем себя несчастной, приезжайте и забирайте ее назад. На этом они и уехали.
Проводив прежних хозяев Дот, я отправилась проведать ее саму. В душе жила надежда, что наш шаг был правильным, и все-таки — будет ли наше жилье принято ею как родной дом? Если удерет, для нее раз плюнуть доскакать до автотрассы; а как вспомнишь, сколько у нас соседей, имеющих; ружья, так дрожь пробирает. Да нет, пока вроде все честь по чести, но это не избавило меня от беспокойства.
Мэнди, как некогда Франческа, дважды в день кормила Дот из бутылочки. Все работавшие у нас на ферме девушки были очарованы ее прелестной питомицей. Когда Дот сосала молоко, становились ясно видны железы, выделяющие секрет, при помощи которого олени метят свою территорию. Когда наблюдаешь подобное со стороны, кажется, будто олени хотят выколоть себе глаза о ветки кустарников. Это не так — просто железы, содержащие пахучий секрет, располагаются у них не в анальной области, как у других животных, а в области глаз. Дне недели мы продержали Дот взаперти, чтобы она совсем привыкла к новому жилью, а затем стали — сперва понемножку, на полчасика — выпускать ее погулять в сопровождении Мэнди, за которой она следовала по пятам, как собачонка. Проблема заключалась в том, в какой момент предпринять последний шаг и разрешить ей уходить, когда пожелает и на сколько пожелает.
Все разрешилось само собой в один прекрасный день, когда все вышеупомянутые девушки быстро сделали свою работу на ферме и могли отправиться на соседнюю наблюдать за барсуками. Та, кто последней заходила к Дот, не закрыла дверь как следует, и олениха незаметно выбралась в яблоневый сад. Как раз в этот день мы наняли молодого парня распилить на дрова для камина в гостиной несколько старых высохших столов. И вот я иду из офиса, а парень мне навстречу: нельзя ли убрать подальше оленя, который все норовит толкнуть его под локоть? Пусть себе ластится сколько влезет, но не тогда, Когда он орудует бензопилой! Согласитесь, это немножечко опасно… Зато мы поняли, что нисколько не опасно выпускать! Дот на целый день.
Она теперь и бегает по целым дням — то носится наперегонки с какой-нибудь из девушек, то сует нос в старую сыроварню — нет ли там какой-нибудь еды? Труднее всего удержать ее от посещений чайной — конечно, гостям приятно, когда она гуда заглядывает, да вот беда — вокруг посажены розы, декоративные кустарники, ивы, а равнодушно пройти мимо этого моя любимица не может. Все бы ничего, если бы она аккуратно «подстригала» кустарники — тогда можно было бы даже сэкономить на жалованье садовнику. Так ведь нет — из-за того, что у оленей отсутствуют верхние зубы, ветки, с которых они общипали зелень, выглядят просто драными. Наш садовник Рэг вечно ворчит на Дот: подстригай за ней!
Как я уже писала выше, в Сомерсете растет много им которые иногда идут на изготовление бит для крикета. Вот только из тех ив, что растут у нас во дворе, бит уже не наделаешь. Моя любимая Дот их так объела, что они теперь ни на что не годны.
Глава четвертая
Мы и пресса
Когда мы еще только начали функционировать как туристическая, так сказать, гостепримечательность, мы и представить себе не могли, сколько нас ждет впереди забавных и курьезных ситуаций, о которых говорят — и смех и грех!
Особенно частыми они стали, когда мы превратились в Центр по спасению барсуков и других диких животных. Дело в том, что каждая уважающая себя газета стремится включить в номер хоть один материал о животных, и репортеры охотно гоняются за ним. Если туговато с новостями о животных в дикой природе, они обзванивают различные Центры по защите животных и спрашивают, нет ли чего интересного, а если что можно ли приехать черкнуть крохотную заметочку.
Но как-то перед Рождеством мне позвонил репортер со своим извечным вопросом. Поскольку дело было зимой, то одним из самых популярных героев газетных рубрик о братьях наших меньших был колючий дружок — Центры по защите животных подбирали ежат, слишком поздно появившихся на свет, чтобы перезимовать, выхаживали их и по весне снова выпускали на волю. Но в конце концов все пресытились ежиными историями, надо было искать что-нибудь посвежее.
— Есть у тебя что-нибудь новенькое? — спросил журналист Алан, дозвонившись до меня.
— Да нет, все по-старому, — ответила я, — Как я поняла, ежи уже приелись, а в остальном все так обыкновенно, что материал для сюжета вы уж точно не найдете.
— Жаль, — разочарованно протянул Алан.
— Сочувствую, — сказала я, — но любой другой ответ был бы неправдой.
— А зачем обязательно правду? — воскликнул Алан, и в его голосе снова зазвучали нотки энтузиазма, — Подкиньте-ка мне сюжетик, я разверну — выйдет здорово!
Вот в таком ключе обычно и происходят наши диалоги с акулами пера. А как их упрекнешь? Они делают нам имя, мы по мере сил идем им навстречу. Приходится принимать как данность: все, что пишут в газете, должно подаваться с крупинкой соли. Мы готовы терпеть даже то, что, когда фотографы приходят снимать нас с нашими питомцами, они изощряются, заставляя тебя (и животное!) принимать самые немыслимые позы. Есть один такой — инструкции так и текут у него из уст, как из худого крана. Мы даже ворчим про себя, когда он появляется.