Мой труп
Шрифт:
«Передай своей подруге, что она сука!… Женя Олю полночи утешал», - сказал Костя. Он жил, руководствуясь прямолинейными должен-должна. Оля не должна была завидовать и не страдала от зависти. Она страдала оттого, отчего должна была - из-за Арины и Доброхотова. Именно это Костя сказал бы ментам. И Сашик поддакнул бы. И Ари-
на подтвердила бы - Оля страдала оттого, что она, Арина, лучше. И Женя считал так: «Доброхотов ведь с Олей… Оля расстроилась». А Андрей не сказал бы уже ничего. Озвучить истинную причину расстройства мог главный продюсер канала Шалевич.
Но кто б его спрашивал? Зачем моему менту копать так глубоко, если вот она я - на поверхности? И, уходя от меня, Оля-убийца знала об этом. Заподозрят меня - не ее! Она - знала. А я не знала, как оправдаться, пока убийца сама не подсунула мне оправдание… как полная дура.
И режиссер сделал героиню полною дурой, не придумав как объяснить ее поступки иначе? Из чего следует, что он не слишком хороший режиссер. Или я просто плохой театральный критик, зря возомнивший, что смогу отыскать убийцу Андрея, руководствуясь одной верной теорией драмы.
Я вышла на лестничную площадку, поднялась на пролет и достала листок с телефоном Игнатия. Но не набрала… Сжала бумагу в кулаке.
Я слышала, как кто-то звонит в Олину дверь, как щелкнул замок, как Оля крикнула им: «С Новым годом!»
Мое предпоследнее действие выстроилось почти целиком.
1. Я иду спать.2. Андрей провожает Инну. Вернувшись, беседует с Костей, и тот отдает ему таблетку.3. Арина прячет ее. Андрей перерывает кухню, но не находит.4. Оля предлагает ему напиться, и, пока остальные играют в «крокодила», изображая жестами птиц и зверей, «электрификацию» и «сперматозоид», оба надираются так, что Андрей летит с табурета.5. Олю тошнит, она идет на балкон. Андрей идет и стучится ко мне…6. Просмотр телесюжета. Ссора Кости и Сашика. Доброхотов и Женя сбегают за пивом. Оля пытается прийти в себя на балконе. Арина и Рита сидят в гостиной… Андрея среди них уже нет.
Никто не убивал его. Он просто пошел, постучал ко мне, не достучался и… полез в холодильник.
Бог мой!
Я вдруг поняла. Поняла все так ясно, что мне стало страшно. Страшно и холодно. Холодно и страшно. Как тогда, летом после второго курса, когда я металась по пустой квартире в поисках пятого угла, спасаясь от желания тихо пилить свои злополучные вены.
Театр абсурда! Конечно же. Как еще окрестить жизнь людей, каждый из которых живет в своем жанре, не замечая другого?
Я выдавила номер Кости.
– Куда ты пропала, Любовь моя? Мы у Оли… Сашик привез конфетти и хлопушки…
– Янис, вы же позавчера играли не в «крокодила», а в «фанты»?
– Ну да… - Он засмеялся.
– Мы все оборжались. Доброхотов не рассказывал? Ему выпал фант проползти по-пластунски по всем шкафам твоей «стенки» и вытереть пыль собой. Сашик выскакивал голым на балкон и кричал: «Неужели в городе нет мужчины, который жаждет моей любви?!»
– Андрей тоже играл?
– Он не хотел, упирался… Рита к нему прицепилась: «Давай, давай». Она любит помыкать им как жена.
– И Андрею выпал фант залезть в холодильник?
– Да. А что?
– Ничего, - сказала я, помолчав.
– Он так и остался там. Он в моем холодильнике. Я только что открыла…
– Только что?
– Я пошла домой за серпантином… Ты ж знаешь, я редко открываю его.
– Да…
– Андрей мертв.
Я слышала, что Костя не может поверить. В это и невозможно было поверить. Он постучал ко мне. А потом…
Потом Рита сказала: «Давай, давай».
«Андрей не хотел, упирался…»
Кто убил его? Рита? Ради короткой иллюзии: я - жена.
Андрей пошел к холодильнику, открыл дверь и увидел мой тюбик. Быть может, он заглянул в него рефлекторно - он только что перерыл всю кухню. Заглянул и увидел пропажу, припрятанную Ариной среди моих таблеток. И все же он перепутал их… Он принял мое лекарство. Он был очень пьян. Он был пьян и принял его. Этого нельзя было делать! Это мертвый сон - беспробудный, из него трудно выбраться. Он так и не выбрался.
Кто убил его? Костя - пожертвовавший другу порцию иллюзорного счастья? Арина, из маленькой бабьей мести - занозистой иллюзии превосходства, спрятавшая ее от него? Оля - напоившая его, надеясь, что спьяну Андрей отдаст ей ее иллюзорную «настоящую» жизнь. Я - хранившая в холодильнике лекарство, которое продают лишь по рецептам, - из глупой привычки кончать с собой? Из обезумевшей веры в Смерть… Или Доброхотов, ради иллюзии «Я же лучше!» завалившийся на колени к девице, в которую - он же верил в это!
– влюблен его друг, и таким образом сорвавший объяснение.
Если б наш разговор состоялся, Андрей был бы ночью со мной…
«Он был бы жив, если б остался с тобой!»– сказал Женя.
А может, его убил Женя - лучший друг Женя, отмахнувшийся от Костиного беспокойства («Остынь, поверь мне, он там») так же, как отмахивался от беспокойства Андрея обо мне, от меня и от самого Андрея, предпочитая ему иллюзию о друге?
«Если бы я спохватился раньше…»
Андрея еще можно было спасти!
Или его убил Сашик, закричавший: «Если еще раз вспомнишь о ней, я уйду»? Лишь потому, что после перемирия Костя всегда был «таким, как раньше», и Саша не хотел отдавать краткий миг иллюзорный любви - ни мне, ни Андрею…
Андрей был пьян. Он принял лекарство и залез в холодильник. И заснул навсегда.
Глупая смерть. Невыносимо глупая смерть. Нестерпимо глупая. Страшно. Ужасно. Ужасней ее только наша жизнь. Жизнь, которая убила его. Его убила наша легкость, воздушность, блядскость. Наша мертвенность. Наша маленькая сплоченная самовлюбленная компания живых мертвецов.
Андрей сам назвал имя убийцы:
«Вы все убьете и не заметите…»
Мы все убили его. Все! Невиновна лишь Инна. Она просто ушла, не пожелав иметь с нами дела.
Я знала, что сейчас перейду дорогу, приду домой и вызову милицию. Знала, что тему экстази можно опустить, достаточно фразы «он был очень пьян». Мало ли пьяниц засыпают на морозе навечно? И еще я знала, что Бог - не мертв и не простит нас. Это было бы чересчур удобно, воспользовавшись его смертью на кресте, наделить его подходящими к случаю качествами. Сказать, что он любит нас любыми, он все понимает… Поймет и нас. И поверить в это.
Но я воспитывалась в театральном, где давали развернутые ответы на все «Кто виноват?» и «Что делать?», где все ошибки, проступки и даже случайная смерть были логичны. Все пьесы писались о чем-то… И я точно знала, о чем наша жизнь.