Мой учитель Филби. История противостояния британских и отечественных спецслужб, рассказанная с юмором и драматизмом
Шрифт:
Второй раз помощь от него пришла через несколько недель после начала моей учебы на разведчика. Перлюстрация корреспонденции вскрыла давний факт обмена письмами вежливости с американской студенткой, с которой я познакомился во время поездки в США. Пропесочили меня не на шутку, но Валерий Николаевич все же сумел отстоять своего протеже.
Еще до выпускных экзаменов в университете я был вызван в Москву, определен на постой в многоместном номере гостиницы «Пекин» и на следующий день явился на мандатную комиссию, выносящую судьбоносные решения о зачислении в ПГУ – Первое Главное управление КГБ СССР.
В разведке
Дмитрия Ивановича я видел только один раз, но в один из самых важных моментов жизни. Незадолго до своего ухода из английского отдела он приехал в особняк ПГУ на Остоженке, чтобы перед мандатной комиссией лично принять решение о нескольких кандидатах, планировавшихся к распределению под его начало. Проглядывая мое личное дело, Якушкин обратил внимание на то, что новобранец из семьи музыкантов.
– Искусство любите? – как бы невзначай поинтересовался он.
– Конечно.
– А Ростроповича?
Поясню, что дело было в 1974 году, как раз после выдворения из СССР Солженицына, а вслед за ним и Мстислава Ростроповича.
– О, да. Это же лучший в мире виолончелист!
Дмитрий Иванович оторвался от чтения моего личного дела, поднял на меня затуманенный взор и осведомился:
– А вы осознаете, что теперь, после поступления на службу в КГБ, Ростропович становится вашим врагом?
– Так точно, – по-дурацки отрапортовал я.
Якушкин посмотрел мне в глаза долгим-предолгим взглядом, в котором сквозила то ли жалость, то ли насмешка.
– Спасибо. Решение мандатной комиссии вам сообщат, – сказал он.
Когда несколькими часами позже я предст;<л перед длинным столом, за которым сидели солидные и почему-то хмурые дядьки, им, видимо, все про меня было ясно. Не особо интересуясь моей персоной, они ограничились несколькими формальными вопросами. Мол, готов? Ну и поступай на службу. Поздравляем, тебе оказана высокая честь.
Потом был одногодичный факультет КИ – Краснознаменного института разведки, который впоследствии получил имя Юрия Владимировича Андропова, а до этого был известен в профессиональном кругу разведчиков как Сто первая школа. В первый же день мне присвоили псевдоним для внутреннею пользования, который начинался стой же буквы, что и моя настоящая фамилия, в целом был созвучен ей, но все-таки немного прикрывал мою настоящую личину. Предосторожность нелишняя, поскольку среди выпускников КИ время от времени попадались предатели, сдававшие неприятелю все и вся, включая своих бывших однокурсников.
Правда, за время моей службы в разведке система эта однажды дала сбой. Предателем оказался секретарь парткома КИ, в распоряжении которого находился аккуратненький списочек. Слева настоящие фамилии слушателей, справа псевдонимы.
Скажу еще кое-что о конспирации разведчиков, причем не только наших. Знакомый болгарин, коллега, постигавший азы науки шпионажа на соседнем объекте в Подмосковье, рассказал мне такую историю.
Группа молодых разведчиков из стран социалистического лагеря занимается спортом за высоким глухим забором засекреченного объекта. С другой стороны забора играют в футбол мальчишки из деревни, расположенной рядом. Вдруг за секретный забор залетает мяч. Гробовая тишина.
Затем раздается робкий мальчишеский голосок:
– Дяденьки шпионы, перекиньте, пожалуйста, мяч!
Наверно, это универсально, если верить свидетельству Тима Милна, соратника и близкого друга Кима Филби по службе в Сикрет Интсллиджснс Сервис. По его воспоминаниям, в голы Второй мировой войны сотрудников одного из подразделений британской разведки, глубоко законспирированных за пределами Лондона, легко идентифицировал клерк местного банка. Как? Очень просто. Только разведчикам выдавали зарплату пятифунтовыми купюрами, самыми крупными в то время, и они беспрестанно прибегали в банк, чтобы разменять их.
Как тут не вспомнить известный анекдот про американского шпиона, которого повязали в российской глубинке.
– Но как же так? – недоумевал он. – Ведь я нигде не прокололся, в ватнике ходил, и даже акцент у меня идеальный, не отличить от местных жителей.
– Да, – отвечают ему наши контрразведчики. – Но у нас на Рязаншинс отродясь негров не было.
Прекрасным был этот год учебы! Житье в комфортабельном пансионате недалеко от Москвы. Теннис летом и лыжные кроссы по окружающим лесам и полям зимой. Обучение вождению и фотоделу. Занятия по истории и практике разведки и интенсивный курс иностранного языка.
Всего за год я очень сильно продвинулся во французском. Даже стыдно вспоминать, почему так вышло.
Французский нам преподавала на редкость сексапильная и к тому же обаятельная выпускница иняза, то есть девушка примерно моего возраста. Вероятно, она была дочерью какого-то заслуженного разведчика или знатного чиновника, поскольку распределение после гражданского вуза в К.И считалось более чем статусным.
Я буквально поедал ее глазами, готов был съесть целиком с роскошными густыми черными волосами, белоснежной кожей и аппетитным бюстом, но – увы. Как там у Высопкою: «был чекист, майор разведки и прекрасный семьянин». Будущий майор, а пока всего лишь жалкий лейтенантишка Баженов героически держал себя в руках целый год. Правда, до француженки, видимо, доносились флюиды вожделения курсанта, возбужденного ею. Она, розовея своей белоснежной шеей, регулярно ставила мне не всегда заслуженные пятерки.
Апофеозом обучения были так называемые городские занятия, проводившиеся дважды, в ходе которых мы на практике закрепляли полученные знания: учились выявлять наружное наблюдение и уходить от него, закладывали тайники, проводили конспиративные и моментальные встречи с агентами, роль которых выполняли разведчики-пенсионеры. Они назывались приватными преподавателями, или попросту приватами.
Городским занятиям предшествовало тщательное изучение Москвы на предмет нахождения наиболее подходящих мест для встреч и закладки тайников. Именно тогда я познал родную столицу настолько досконально, что до сих пор без карты представляю себе структуру любого района города, неузнаваемо изменившеюся.