Мой злодей
Шрифт:
– Принцесса? – с еле заметной хрипотцой спросил Курт, бесцеремонно влезая в наш разговор.
– Отнеси меня в спальню, – приказала ему, и он послушался.
Карета удалилась от меня, как и отец, а злость начала утихать, вслед за ней пришла апатия. О том, что надо было поговорить с Куртом наедине, я вспомнила исключительно тогда, когда он ушёл, оставив меня одну. По сравнению с мыслью о том, что у меня теперь не осталось шансов ходить самостоятельно все остальное утратило свою актуальность. Даже платье и то не стала доделывать, смысл туда идти вообще? Когда Элла пришла позвать меня на ужин, я прикинулась, что сплю и пролежала колом до темноты. Думаю, настоящая Рианна тоже часто делала так.
Анри и Сью, наверное, даже не догадывались, какие последствия могут быть у их слов, но это не снимает с них ответственности. По-хорошему им отомстить надо, но вся злость моя улетучилась, а при мысли о мести перед глазами возникает Анри, который издевался над графиней, и становится так мерзко. Нет уж, смысл мстить за такое человеку, которого и так жизнь наказала? Но вот со Сью дела обстоят по-другому, хотела бы я ей подлянку устроить, да руки коротки. Уже не говоря о том, что никогда не занималась местью, если у меня с девочкой были проблемы, то я с ней дралась, за волосы дергала и всякое такое. Я слишком прямолинейный человек, чтобы строить западни и подлости – это на самом деле ниже моего достоинства. А у такой стервы, как Сью достоинство вряд ли присутствует в любом его проявлении, так что ее наказать будет сложно. Ничего, успею, если конечно с голода не умру.
В момент такого боевого настроя и появилась отец. Он, держа что-то за спиной, подошёл тихо к кровати, боясь меня разбудить. Ему пришлось подойти совсем близко, и тогда я открыла глаза и встретилась с ним взглядом.
– Не спишь? – задал он очевидный вопрос, а я подтянулась и села, чтобы поговорить с ним. На мои манипуляции он посмотрел как-то странно и сам едва не сел ненароком мимо моей кровати.
– Осторожно, – предупредила, схватив его за руку, и помогла сесть.
– И давно ты так можешь? – спросил он, смотря на меня с каким-то радостным испугом.
– Что могу? – рассеянно переспросила и сразу перешла до дела. – Что ты хотел, папа?
Господин Карвалье улыбнулся, слегка грустно и похлопал меня по руке. Мужчина отвернулся, сложив руки в замок, и замер, будто бы смотря сквозь время и пространство грустным взглядом.
– Когда твоя мама умерла… – начал было он, но осекся. – Луиза была потрясающей женщиной, никто и никогда с ней не сможет сравниться. Помню, когда мы познакомились…
– Отец, – остановила его, потому что у старика на щеках появились слезы, и мне стало так же больно, как ему. Хотя мне никогда не понять всю ту его боль. Все же в потере бабушки и любимой, что была смыслом твоей жизни, мало похожего и одновременно много. Наверное, сложно сравнивать боль от утраты, давать ей какие-то шкалы и пробовать измерять.
– Когда мы познакомились, она была обручена с другим, – он обернулся ко мне и улыбнулся сквозь слёзы. От него пахнет алкоголем, похоже, в нем он черпал силы, прежде чем пойти ко мне. – Я тогда влюбился как сумасшедший! Меня просто было невозможно остановить, и любые запреты, особенно ее отца – герцога, были для меня пустым звуком. «Кто ты такой?» – говорили они. «Она ведь дочь герцога, а ты кто?» – кричали они! У меня тогда была только одна фабрика по производству моющих средств, меня нельзя было назвать благонадежным женихом. Герцог даже угрожал, что разорит меня или даже убьет…
Он замолчал с теплой, но полной грусти улыбкой, как будто окунаясь с головой в воспоминания, затем поднял на меня свой добрый взгляд, улыбнулся
– Никто не верил в меня, кроме твоей матери. Она устроила грандиозный по тем временам скандал: ушла из дома и вышла за меня замуж без согласия отца. Потом она жалела об этом, это был импульсивный поступок, что заставил ее отца переживать. Прежний герцог был очень гордым человеком старых принципов, и уход Луизы разбил его сердце. Увы, буквально. Но знаешь, что, дочка?
Отец взял меня за руку и сжал ее крепко, показывая, что он – самая надёжная моя поддержка в этой жизни. Я улыбнулась ему, чувствуя, как щемит в сердце от боли.
– Что? – спросила еле слышно.
– Даже после смерти герцога взгляд, которым смотрела на меня Луиза, не изменился. Он остался таким же теплым, полным любви и поддержки, – он выразительно выделил последние слова и сжал и вторую мою руку, оставив у себя за спиной какой-то конверт. – Я заметил такой же взгляд, как у нее, когда ты смотрела на графа Ратморского.
– Я не…
– Нет, не отрицай! Возможно, ты ещё этого не понимаешь… но это не главное, доченька.
– А что главное? – спросила, чувствуя себя растерянной и одновременно злой.
– То, что ни разу я не заметил, чтобы Анри Эзеф смотрел на тебя так же. Пойми, Рианна, он политик, довольно яркий, с собственной позицией и, хуже того, целью. Ты для него выгодная партия, я отдам все ради тебя. Я уже предлагал ему и деньги, и помощь в политическом продвижении, но, очевидно, ему этого мало. Жуткий человек! – он так грустно улыбнулся, что я почувствовала себя самой гнусной мразью на земле. – Доченька, я обещал Луизе, что защищу тебя от всего, и сдержу обещание. Пока я дышу, ты всегда сможешь ко мне обратиться за помощью. Я всегда тебя буду оберегать, но от одной мысли, что ты меня когда-нибудь возненавидишь…
Он судорожно вдохнул, провел рукой по лицу, как бы стирая всю ту боль и страх, что так и сочилась из старого, но доброго человека.
– Такого не случится, обещаю, – сжала его руки так крепко, как смогла. Как же я завидую Рианне, у нее все эти годы был такой потрясающий отец, такой, о котором я даже мечтать не решалась.
– Ох, дочка! Ты уже такая взрослая стала. Хочется верить, что я вырастил тебя правильно, пусть и не наравне с остальными, – грустно улыбнулся и похлопал меня по плечу. Затем его улыбка стала виноватой, так словно сдался, и он отдал мне письмо с настоящей гербовой печатью графов Ратморских. – Я приму любое твоё решение, никто и ничто не заставит меня разлюбить тебя, дорогая.
Сжала в руках письмо, не чувствуя даже желания прочитать его.
– Папа, я даже не могла мечтать о таком отце как ты. Ты помог мне понять, для чего вообще людям нужен кто-то близкий и каково это – чувствовать себя любимым ребенком, чьей-то семьей. Ты, Элла и Курт – моя семья, и никого другого мне не надо.
Бумага поддалась с трудом, когда я разорвала письмо на мелкие кусочки, даже не взглянув. Отец еле в это поверил, точнее он поверил в меня. Мы проговорили с ним почти до рассвета, папа вспоминал молодость и Луизу, а ещё то, что я вспомнить не могла – самые трогательные моменты их совместной жизни ещё до трагедии. Как Луиза учила дочь танцевать, как Рин испачкала платье и костюм родителей перед важным приемом и тем самым спасла родителей от смерти. В те года в столице Романии чуть ли не каждую неделю звучали взрывы, террористами предпринимались жестокие попытки свергнуть власть. На том приеме, где должны были появиться родители, тоже прозвучала парочка, а все из-за того, что там должен был появиться король. Но, вероятно, одного взрыва им так и не удалось миновать, и Луиза погибла. С мыслей о смерти женщины, которая была святой в глазах мужа и дочери, и начался мой важный день.