Моя бабушка – Лермонтов
Шрифт:
Путаница с документами в нашей семье вошла в традицию. Мама сохранила девичью фамилию, но дала мне фамилию моего отца, которого я никогда не знала. Печать в паспорте о ее замужестве и запись о ребенке отсутствовали. Год рождения перепутан, как и месяц. Фамилия написана через «и», хотя должна писаться через «е». «И» зачеркнуто не очень аккуратно, а сверху приписана кривая «е». Не паспорт – фальшивка.
У моих детей – фамилия моего мужа. Я официально хожу под девичьей. В школе у детей я фигурирую под фамилией мужа. Работаю под псевдонимом.
Для села это считалось нормальным. Детей регистрировали тогда, когда становилось нужно, например, идти в школу. Если, допустим, ребенок родился в январе, а родители добрались до сельсовета только в марте, то ребенка регистрировали на март, на то число месяца, в которое родители соизволили явиться. Справки из роддома никому и в голову не приходило требовать. Если родители приходили регистрировать семилетнего ребенка, то ему ставили дату рождения в момент прихода родителей. То есть в первый класс школы шел новорожденный младенец. И все все понимали. У каждого ребенка в нашем селе было два дня рождения плюс именины. Я от этого страдала все детство – ведь у меня был только один день рождения и не было именин – бабушка была ярой атеисткой.
У моей мамы, например, в паспорте стоит дата рождения – июль, но я точно знаю, что она родилась в июне. И мне до сих пор приходится поздравлять ее дважды. Если я забуду про июнь – она со мной не разговаривает и обижается. Если я поздравлю ее в июне, но забуду про июль – та же реакция. Поэтому мы всей семьей звоним ей в июне, в июле и на всякий случай еще и в августе и дружно вопим в трубку – «Поздравляем!» Когда я выбираю подарки для мамы, то всегда делю пакеты – это на июнь, это на июль, а это – на август, на всякий случай.
Иногда паспорта переписывались, делали это в основном мужчины. Приписать себе лишних лет пятнадцать, а то и двадцать считалось чуть ли не традицией. Зачем? Ну, во-первых, получить пенсию пораньше. Но это было не столь важно, а важно получить статус старейшины, к которым относились как к мудрецам. Статус давал и власть – только старейшина принимал важные решения, за ним оставалось последнее слово. Он имел непререкаемый авторитет, почет, высшие проявления уважения, ежеминутную заботу, а также мог позволить себе капризы, самодурство, самоуправство и прочие побочные эффекты абсолютной власти. Бабушку это всегда возмущало. Однажды она оказалась на свадьбе в числе почетных гостей. И среди старейшин увидела Зорайра. То, что Зорайр был ее ровесником, бабушка знала совершенно точно – они проходили реабилитацию в одном госпитале. И бабушка знала не только дату рождения Зорайра, но и все его диагнозы.
– Зорик, ты что тут делаешь? – удивилась бабушка. – Ты что, скамейкой ошибся? И зачем тебе палка? Тебя же не в ногу ранили!
– Женщина, что ты говоришь? – показательно возмутился Зорик, тяжело встал с помощью младшей невестки и пошел в угол двора. Бабушка пошла следом.
– Что ты меня позоришь? – прошипел Зорик.
– Это ты себя позоришь, – рассмеялась бабушка. – Тебе ведь шестьдесят три всего.
– А по паспорту – восемьдесят три! – объявил Зорик.
– Ты с ума сошел совсем? Зачем тебе?
– Надоело быть младшим. Ты не знаешь, каково это. Когда тебя мальчишкой считают. Мой брат всего на два года старше, а я его слушаться должен. Если бы ты была младшей невесткой в семье, тоже бы захотела побыстрее старшей стать.
– А брат тоже паспорт переделал?
– Да.
– Так получается, что он все равно старше!
– Нет. Он только на пятнадцать лет переделал, а я – на двадцать.
– Но все же знают, сколько тебе лет!
– Другие не знают! И очень уважают.
– Ну да, ты так еще долгожителем станешь. Когда тебе восемьдесят стукнет, ты столетний юбилей отмечать будешь.
– И ты про меня в своей газете напишешь.
– Зорик, какой ты дурак, уж извини, что я так со старейшиной разговариваю.
– Ты только это, не кричи слишком громко, ладно? Родственники из города приехали. Ты и так уважаемый человек, хоть и женщина, я тоже хочу быть уважаемым. Тебе жалко, что ли?
– И давно ты старейшина?
– Всего три дня.
– Ладно, наслаждайся властью. Пусть тебе женщины ноги моют, но если ты какую глупость сделаешь или неверное решение примешь, так я тебе быстро про возраст напомню.
Не только регистрации детей, но и свидетельства о смерти выписывались нужным числом, а не по самому факту. Если так было удобно родственникам, то как можно им отказать? Ирочка, которая выезжала не только на регистрации, но и на выписывание свидетельств о смерти, каждый раз боялась перепутать повод. Такой профессиональный страх, появившийся еще в те годы, когда она была молоденькой девушкой и только начинала работать в сельсовете. У нее была старшая наставница – бабушка Сати. Она всю свою жизнь регистрировала браки, записывала младенцев и выдавала свидетельства о смерти.
– Запомни, – наставляла бабушка Сати свою ученицу, – младенцев и покойников запиши так, как просят, а с браками будь осторожнее.
В селе факт официальной регистрации не считался значимым документом. Важнее этой бумажки было объявление в газете, сам факт торжества и свидетельства родственников. В ЗАГС вообще молодые могли не прийти, поскольку сто пятьдесят свидетелей, гулявших на свадьбе, с легкостью могли подтвердить законность союза. Опять же, если старейшины села говорили, что брак был, то это считалось железобетонным доказательством, как сейчас – анализ ДНК. Если старейшины сомневались и не могли припомнить, сколько баранов было зарезано на ту свадьбу, то тут ни один официальный орган не доказал бы законность брака.
Однажды Ирочка перепутала. Ее вроде бы вызывали на регистрацию брака, прислали мотоцикл, а приехала она на поминки. В блестящем платье, с другими бумагами. Хорошо, что бабушка Сати тоже приехала на эти поминки – скончавшийся приходился ей дальним родственником – и застала Ирочку, рыдающую в дальнем углу женской комнаты. Бабушка Сати достала из своей сумки огромный черный платок, бланки нужных документов и отправила Ирочку выписывать свидетельство о смерти.
– Как я могу? – плакала Ирочка. – Он умер месяц назад!