Моя биография
Шрифт:
По вечерам, за обедом, Дуглас буквально из кожи вон лез, чтобы как-то ее развлечь, но весь его пыл и остроумие пропадали даром — ему никак не удавалось вывести ее из состояния равнодушия и безучастности. На четвертый день Дуглас отвел меня в сторону.
— Она меня убивает, я не могу с ней разговаривать, — признался он, — сегодня за обедом ты сядешь с ней рядом. — Он хихикнул. — Я уже говорил ей, какой ты блестящий и забавный собеседник.
После такого предисловия, занимая свое место за столом, я чувствовал себя, как парашютист перед первым прыжком. И все-таки я решил испытать особый подход. Взяв со стола салфетку, я склонился к своей соседке и шепнул:
—
Она повернулась ко мне, не вполне уверенная в том, что правильно меня расслышала.
— Простите?
— Не унывайте! — загадочно повторил я.
Она была удивлена.
— Не унывать?!
— Да, — ответил я, расправляя на коленях салфетку и не глядя на нее.
Она помолчала, внимательно посмотрев на меня.
— Почему вы это сказали?
Была не была — я рискнул:
— Потому что вы очень грустны.
И прежде чем она успела мне что-либо ответить, я продолжал:
— Видите ли, во мне есть цыганская кровь, и я в таких делах разбираюсь. В каком месяце вы родились?
— В апреле.
— Ясно, под знаком Овна! Мне следовало бы догадаться.
Она сразу оживилась, что было ей очень к лицу.
— О чем догадаться? — улыбнулась она.
— В этом месяце ваша жизненная энергия должна быть в упадке.
На какое-то мгновение она задумалась.
— Поразительно, что вы это сказали.
— Это очень просто, если человек обладает настоящим чутьем. Ваша эманация сейчас несчастливая, безрадостная.
— Неужели это заметно?
— Другим, может быть, и не заметно.
Она улыбнулась, снова посмотрела на меня и задумчиво сказала:
— Как странно, что вы это сказали. Но это правда. Я очень угнетена.
Я сочувственно кивнул.
— Но это самый плохой месяц для вас.
— Я так подавлена и в таком отчаянии, — шептала она.
— Мне кажется, я понимаю, — сказал я, еще не сообразив, к чему она клонит.
Она мрачно продолжала:
— Если бы только я могла сбежать — убежать от всего и от всех… Я стала бы делать все что угодно, взяла бы работу, согласилась бы сниматься статисткой в кино… но это причинило бы такую боль всем, кого это касается, а они слишком благородны, чтобы я могла их оскорбить.
Она говорила «о них» во множественном числе, но я понимал, что речь идет о ее муже. Тут уже я обеспокоился, перестал прикидываться мистиком и попытался дать ей совет всерьез, хотя, разумеется, довольно банальный.
— Убегать бесполезно, ответственность всегда настигнет нас, — сказал я. — Жизнь — это лишь проявление желаний, и никто никогда не бывает ею удовлетворен. Поэтому не делайте необдуманно того, о чем будете потом сожалеть всю жизнь.
— Я думаю, вы правы, — сказала она задумчиво. — Но мне стало гораздо легче оттого, что я смогла поговорить с человеком, который понимает меня.
Все остальные гости были заняты оживленным разговором, но Дуглас то и дело посматривал в нашу сторону. Наконец она с улыбкой обернулась к нему.
Когда обед кончился, Дуглас отвел меня в сторону.
— Черт побери, о чем вы с ней так шушукались? Я боялся, как бы вы друг другу уши не отгрызли.
— Да так, говорили об основах жизни, — ответил я довольно туманно.
XIX
Вскоре я должен был закончить работу по контракту с «Фёрст нейшнл» и с удовольствием думал о своем освобождении. Руководители этой кинокомпании отличались равнодушием, мелочной придирчивостью и недальновидностью, и мне хотелось поскорее с ними разделаться. К тому же
Но снять последние три фильма — эта задача была для меня мучительной. Правда, я уже сделал двухчастную комедию «День получки», и мне предстояло снять еще только два фильма. Но следующая моя комедия, «Пилигрим», разрослась в полнометражный фильм, а это означало новые неприятные переговоры с руководителями «Фёрст нейшнл». Но недаром Сэм Голдвин сказал обо мне: «Чаплин не коммерсант, он знает только одно — что меньше взять он не может». Наши переговоры завершились успешно. После феноменального успеха «Малыша» мне было не так уж трудно добиться согласия на мои условия относительно «Пилигрима»: он должен был считаться за два фильма, и компания гарантировала мне 400 тысяч долларов и проценты от чистой прибыли. Наконец-то я был свободен и мог начать работать в «Юнайтед артистс».
По приглашению Дугласа и Мэри в компанию «Юнайтед артистс» вошел и Честный Джо, как мы называли Джозефа Шенка [95] , вместе со своей женой Нормой Толмедж [96] — мы получили право на прокат ее фильмов. Джо предполагали сделать президентом нашей кинокомпании. Я очень любил Джо, но не считал, что его вклад в наше дело дает ему право на президентское кресло. Хотя Норма и была звездой первой величины, но по кассовым сборам фильмы с ее участием все-таки не могли идти в сравнение с фильмами Мэри или Дугласа. Мы уже отказались взять в компанию Адольфа Цукора, так почему же мы берем Джо Шенка, который в нашем деле менее полезен, чем Цукор? Но Дуглас и Мэри настояли на своем, и Джо стал президентом и равноправным акционером компании «Юнайтед артистс».
95
Шейк Джозеф — крупный голливудский продюсер.
96
Толмедж Норма — киноактриса, пользовавшаяся недолгим, но шумным успехом у американских зрителей.
Вскоре после этого я получил письмо — меня просили непременно присутствовать на совещании, касающемся будущего нашей кинокомпании.
После официального оптимистического вступительного слова нашего президента заговорила Мэри. Она сказала, что ее тревожит положение в кинопромышленности (ее всегда что-нибудь да тревожило) — прокатные фирмы объединяются, и если мы не примем контрмер, будущее «Юнайтед артистс» окажется под угрозой.
Это заявление меня не слишком обеспокоило, я считал, что качество наших фильмов — достаточная гарантия против любой конкуренции такого рода. Но мои соображения не убедили остальных. Джо Шенк серьезно предостерег нас: хотя наша компания в своей основе вполне здоровое предприятие, все же нам следует застраховаться от излишнего риска и поделиться нашими доходами с другими. Он уже вел переговоры с уоллстритовской фирмой «Диллон, Рид энд компани», которая соглашалась вложить 40 миллионов долларов за пакет акций и соответствующий процент с прибылей нашей компании. Я прямо заявил, что не хочу, чтобы Уолл-стрит имел хоть какое-то отношение к моей работе, и повторил, что нам нечего бояться объединения прокатчиков до тех пор, пока мы будем делать хорошие фильмы. Сдержав раздражение, Джо со спокойным высокомерием заметил, что он пытается помочь нашей компании, и нам следовало бы воспользоваться его предложением.