Моя Игрень
Шрифт:
Некоторые больные — мальчишки совсем. Некоторые старики. Некоторые стариками сделаны. Шаркают, еле ходят и говорят усиленно. "Не волнуйтесь, — успокаивала Викторовна, — больные все пролечены". Кто бы вас пролечил!
"Patiens" — это "терпила". Пациетам Игрени приходится терпеть. Личной жизни никакой. Не выпускаются, не звонят, осмеиваются, руганы, связаны, биты, травлены лекарствами. Врачами, медсёстрами, солдатами. Хуже всего, что несознательны. Хихикая смотрят они связывание своих. Задевающего дверную ручку больной обругал и назвал его "придурком". Нету желания соединиться, дать здоровым отпор. В лучшем случае безразличие. В
Некоторые на больных и не похожи. Краснокофтный юноша, например. Отвлекая меня, мои тапочки смотрел. Когда пропадали чьи-то вещи, возмущался: "Ну кому то нужно?"
Ниже пациенты ДОКПБ-1 наиболее странные.
Бывало, ночевал я среди больных. Возле худого пожилого мужчины, который себе что-то шепчет и посмеивается. Ночью ходит, открвая воду, гоняя чаи, вымывая чашку. Моя сонливость от этого пропадает. Но молчу.
К нему парень. Молодой. Синева под его глазами, на голове шапка. Лицо бобровое. Чай отопьёт и головою мотает. Проглатывание только после мотания.
Обсессивный Паренёк. Лицо бесстрастное, голова треугольная вследствие слежавшиейся, торчащей шевелюры. Ходит и дверные ручки теребит.
Толстяк Озлобленный. Лет ему 40-50. На кофте скалящаяся змея. Глаза злые. Постоянно раздражён.
Толстяк Улыбчивый, около 30-ти, расхаживает обычно по пояс обнажённым. Болтает его брюхом и сиськами. Глаза пузырями. Волосы чёрные, короткие, торчком. Манера говорить — аччелерандо. Тема разговора спутана. То напевы свидетель-иеговывского гимна, то папаша — мразь, то Викторовне — смерть, то ливерную любит уминать после рабочего дня, то голую женщину нарисовал, то давай видеоклипы посмотрим. Чревоугодник и похотливый. Детская непосредственность. С матерью груб. Может агрессивничать. Но то, наверно, бравада. Видно, что других опасается. Жалко парня.
Красавец Прикованный. Беспомощный и расхристанный. Одурманенным ещё пытается что-то сказать. Глядя на меня. Руки прибинтованы до койки. Пытается мастурбировать, ему не дают. Если б я мог удовлетворить! Медсестра замахивается. Солдатня подшучивает. Я мастурбирую — меня тоже свяжут? Воображаю: ночь, а медсестра (была красавица-медсестра) дежурит одна. Среди воя, стука, стона сопалатников она краётся к этому блеющему красавцу. Садится на привязанного. Дикое, безумное наслаждение.
Напуганного старика вели за верёвочки на запястьях. На глазу синяк. Его связывают, а старик и стонет, и корчится. Старая медсестра на нервах ударила, накрыла матрасом. Успокоившийся либо смирившийся, затих и во рту палец. "Чупа-чупс", — острит Андрей. Хихикая, Ткаченко рассказывает: его, старика, вели на рентген. Внутри кабинки запаниковал. "Клаустрофобия". Заперли да начали метущегося лучами. Плевался лекарствами — солдацкие наезды. Несчастный.
День Игрени
В сумерки включается свет и телемузыка на полную. Медсестра ходит и каждую палату так. Кричит о подъёме, зовёт умываться. Окоченевшие со сна конечности передвигаю, курс я держу на туалет. По коридору шумно, людно. Рожи кислые. Выжидаю свобождения туалета. Хожу коридором. Скоро коридор уже пустеет. Начинают обход.
Свора психиатров объявляется в дверях. Словно птеничьи головы с гнезда вращаются. Посмотрели по сторонам, опросили, не задержались.
Дальше можно спать, однако не спится. Убийственно скучно. Силю себя заинтересовать одною книгою. Кто-то кушает. Обсасывают уже несвежую шутку. Не смешную с первого раза. Многие по коридору гуляют. Кто-то при телевизоре (ненавижу телевидение!). К услугам игральные карты, шахматы. Ткаченко думает, убивается время лучше всего ручною работой.
Завели покушать. Обследуемые демонстративно в эту столовую ни ногой. Света много. В окне понурые развалины, чёрные мокрые деревья, свинцовое небо. Обычно больницы посуду не предоставляют. А тут уже все порции на столах. Ложки-кружки тоже здешние. Заходи, бери хлеб и садись, если где свободно. Посуду занеси. Сидит у подноса медсестра, на подносе — дозы таблеток. Подходи, принимай.
Какать, увы, каждодневно. Еды немного — стул облегчённый. Некоторые нагибаются над очком. Неспроста при подметании выносили таблетки на совке.
Долгожданные сумерки. Вечером обязательно телевизор. Новости. Ещё не в России живём? Ткаченко разваливается да комментарии с умною харей. Меня зовут общаться по телефону. Вечерняя палата кажется покинутой. Ненадолго. Скоро сопалатники выключат освещение: сон. Только Толстяк Улыбчивый остаётся в коридоре. Тревожно. Не спится. Слышны крики, завывания. С палаты выхожу. На свет. Читаю, пока не вымотаюсь.
Конфликты
Медсестра должна была взять анализ испражнений. Однако призналась: если найдут у кого-то глистов, ей это неудобно, поэтому не надо. Я настоял. Мне баночку выделили. По всем отчиталася, будто глиста нет. Но мне дефекация не шла. Меня во всеуслышанье повинила, будто все сдали кал — я нет.
Другая медсестра зашла за бельём и вскрикнула: "Крыса! Такая вот!" Я подошёл и поинтересовался, водятся ли крысы. Медсестра вскрысилася сама: "А ты видел!?" — "Слышал я, Вы сказали..." — "Да что ты слышал! То твои галюны!" Фамилию не назвала.
Сопалатники тоже конфликтуют. Со мною Ковтун играет. Приближается Толстяк Улыбчивый: "Пошли со мной, колбасы поедим!" Довольный, что слон. Мне пока неудобно, не доиграл. Ковтун отсылает его подальше. Больному не нравится, что "прогоняют". Взялся за карты — Ковтун ему грубит. Ответные грубости, послал, язык ему кажет. Ковтун озлился, замахнулся шахматною доской.
Потом Улыбчивому Толстяку хотелося телепрограмму переключить. "Переключи", — советую. Толстяк Озлобленный его называет обязьяной у пульта, в ответ Улыбчивый Озлобленного посылает. Однако спешит отсюда. Вслед ему: "Моя жопа хороша..."
В палате же Ткаченко держится нахально. Второго дня спрашивает, отчего вчера был я заторможен. Мою внешность осмеял. "Не все вальты в колоде". Во время сна при мне демонстративно пускает ветры. Дмитрий Нарк, однако, при подселении погрозил анониму: "Порву голубятню" — Сергеевы метеоризмы что рукой. Покушался читать моё самоописание — пришлось упрятать и носить его при себе. Я всё терплю да чувствую себя трусом. Надо злобно на него посмотреть.
Дмитрию Мальчишке:
— Обещал убирать? Очередь твоя.
— Я ж убирал уже. На улице.
— Но мы же не на улице живём.
— Жрать кончай, идиот! — это реплика Дмитрия Нарка. — Зды получишь!
Я сказал этому Дмитрию Нарку, чтобы парня не пугал. Пацифист уже протирает у кроватей былца, поручая жертве помогать. Чтобы не было конфликта. Я сижу, воображая, что скажу, когда такой разговор и мне предстоит. Ткаченко с Андреем и Дмитрием очередь явно пропустят.