Моя любимая стерва
Шрифт:
— Возможно. А вы кто? И по какой надобности?
— Вы, наверное, знаете, что накануне из тюрьмы был совершен побег?
— Нет, не знаю, — нахмурилась я. — В самом деле кто-то сбежал? Сколько человек? Когда? Их поймали?
— Сбежал один человек, причем, что любопытно, вам он хорошо известен.
— Да? — обрадовалась я. — А кто это?
— Трофимов Сергей Львович.
— Трофимов? — Я устремила взор в потолок. — Это из «Менатепа», что ли? А когда его успели посадить? Я на днях встретила их с супругой… вид у нее был кислый. Может, и вправду посадили? Так этой мымре и надо,
— Куда? — насторожился худосочный, крепыш сверлил меня взглядом и сопел.
— Подруге, — пожала я плечами. — Она должна знать. Она всегда все знает.
— Не стоит, — вздохнул тип с козлиной бороденкой. — Это совершенно не тот Трофимов.
— Не тот? А какой же?
— Ты долго будешь из себя дурочку строить?! — рявкнул крепыш, но худосочный его урезонил:
— Не надо, Григорий, мы ведь пришли поговорить по-хорошему. Верно, Анна .Станиславовна?
— Вот уж не знаю, — пожала я плечами. — Что вы мне голову морочите? Говорите, что Трофимова посадили, а потом заявляете, что он это вовсе не он. Нельзя над людьми издеваться, сначала обнадежите, а потом…
— Ты у меня сейчас дождешься, — проворчал упитанный Григорий, поднялся, шагнул к шкафу и, ни слова не говоря, швырнул на пол вазу из чешского стекла. Между прочим, дорогую. К тому же подарок… Я нахмурилась и обратилась к его приятелю:
— Может, вы его утихомирите, или стоит позвонить 03, у меня есть знакомые, ему помогут…
— Ничего-ничего, — противно улыбнулся в ответ худосочный. — Григорий чувствует себя превосходно, просто терпеть не может, когда его не понимают.
— А-а, тогда ладно, — кивнула я, наблюдая за действиями Григория.
Он немного пошвырялся моими вещами, но я даже бровью не повела. Зато в стену постучали соседи, как видно, шум их обеспокоил, и они начали волноваться. Худосочный насторожился и сказал Григорию:
— Прекрати.
А тот огрызнулся:
— Да пошел ты… — Из чего я сделала вывод, что они партнеры на равных и особого согласия между ними нет.
— Ни к чему, чтобы кто-то вызвал милицию, — укоризненно заметил худосочный, а я добавила:
— Да, вызвать милицию в самом деле не помешало бы. Крепыш шагнул ко мне, наклонился к самому лицу и рявкнул:
— Где Трофим? Где деньги? Он их оставил тебе?
— Мне он ничего не оставлял, если хотите, я ему позвоню и спрошу про деньги, или сами спросите?
— Говори телефон, — чему-то обрадовался Гриша.
— Телефон мне, конечно, неизвестен, но узнать не трудно, через 09.
— Чей телефон? — начал хмуриться Григорий. ;
— Трофимова, — пожала я плечами. — Он вам нужен?
— Ну, все, — выдохнул крепыш и собрался примерно меня наказать, но для этого он должен был выпрямиться, что и попытался сделать. Так как до этого незваный воспитатель почти упирался носом в мой нос, а теперь слегка повернул голову, я совершенно свободно смогла ухватить его зубами за ухо, после чего он взвыл и попытался высвободиться, упершись мне в грудь руками. Это было болезненно, и, наверное, с перепугу челюсти у меня сомкнулись, точно у добермана. При всем желании я не могла их разжать. Григорий ослабил давление на мою грудь и почему-то завизжал.
Худосочный кружил рядом и увещевал меня:
— Отпустите Григория, вы ему ухо откусите.
— Не могу, — промычала я.
— Я ее убью, — заорал Гриша и замахнулся кулаком, я зажмурилась в ужасе и еще теснее сцепила челюсти. — Отпусти, идиотка! — вновь перещел он на визг, а его дружок сунул мне под нос стакан воды, жалобно бормоча:
— Выпейте, выпейте воды и успокойтесь.
Успокоиться я не могла, зато подхватила вазу, которая валялась слева от кресла и почему-то не разбилась, и огрела ею Григория по голове за секунду до того мгновения, когда его кулак, нацеленный в мое ухо, мог бы в него попасть.
Григорий крякнул и обмяк, а я наконец-то смогла расцепить челюсти, Ромео отскочил в сторону и залаял, а потерявший сознание враг сполз на ковер.
Худосочный стоял, сложив ладошки на груди, и вращал глазами.
— Что же это такое? — вымолвил он.
— Это безобразие, — ответила я. — Он меня спровоцировал. А между тем мне совершенно нельзя волноваться, я очень нервная. Даже мой психиатр перестал задавать мне вопросы, когда увидел, как я реагирую на некоторые из них. Вы заметили, этот ненормальный хотел меня ударить. Немедленно вызывайте милицию.
— Не надо милиции, — ожил тип с бороденкой.
— Может, тогда «Скорую»? — предложила я. — Как считаете, он очнется?
— Думаю, да… — ответил тот с сомнением.
— У меня есть нашатырь в ванной. Надо привести вашего друга в чувство, он лежит без движений, и меня это беспокоит.
Худосочный сбегал в ванную и принес нашатырь, а я в кухне намочила полотенце холодной водой и присела рядом с Григорием. О том, чтобы переложить его на диван, не могло быть и речи, единственное, что мы сумели, это прислонить его к креслу, поудобнее пристроив голову.
На затылке у Гриши наметилась выдающихся размеров шишка, и в целом парень выглядел неважно. Я обмотала его голову полотенцем и сунула под нос пузырек с нашатырем, Григорий хрюкнул, слабо дернулся и открыл глаза. Сфокусировал зрение, наверное, увидел меня и свел глаза у переносицы с очень характерным стоном.
— Ничего, нам уже лучше, — зашептала я, радуясь, что мои труды не пропали даром, не в смысле шишки, а в смысле, что открыть глаза он все-таки смог. — Хотите воды? Нет? А чего вы хотите?
Парень сел, сорвал с головы полотенце и посмотрел на меня с большой суровостью. Его приятель сидел рядом и перемене в самочувствии Гриши как будто вовсе не обрадовался.
— Как вы меня напугали, — укоризненно покачала я головой. — Вам лучше прилечь на диван. Я заварю чаю покрепче, а на шишку надо положить старый пятачок, у меня был где-то в шкафу. Поищите, — кивнула я худосочному. — Не сидите как пень.
Он кинулся к шкафу, а Григорий, наблюдая за мной, заметно помрачнел.
— Я тебя убью, — заявил он.