Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910–1918
Шрифт:
6 января
«Наш последний день в Петрограде! Несмотря на все, что мы пережили, нам грустно думать об этом. Почему Россия оказывает на всех, кто ее знает, столь неизъяснимое мистическое воздействие, что даже сейчас, когда ее заблудшие дети превратили свою столицу в сущий ад, нам жалко отсюда уезжать. Я не могу найти этому причину, но нам действительно жаль. Сегодня днем я нанес горестный прощальный визит моему другу – великому князю Николаю Михайловичу. Хотя он смотрит в будущее с присущим ему мужеством и, как всегда, мил и остроумен, у него, я думаю, есть предчувствие, что рано или поздно его судьба будет решена. И мы оба, несомненно, понимали, что нам не суждено больше встретиться. Когда я с ним прощался, он обнял меня и по старому русскому обычаю поцеловал в лоб и обе щеки. (Великий князь Николай Михайлович, его два брата и великий князь Павел Александрович были расстреляны большевиками.) Вернувшись в посольство,
Глава 35
1918–1922
Поездка домой через Финляндию. – Телеграмма военного кабинета. – Моя неофициальная деятельность, связанная с Россией. – Мои взгляды на положение в России и на интервенцию. – Назначение послом в Рим. – Два года в Италии. – Смерть моей жены
Отъезд из посольства ранним зимним утром не способствовал повышению настроения. Электрического освещения не было, и свечи, расставленные тут и там на лестнице и в коридорах, только подчеркивали темноту. Автомобиль, медленно двигавшийся по глубокому снегу, довез нас до Финляндского вокзала. Когда мы проходили мимо угрюмых красногвардейцев, стоявших на страже, они смотрели на нас с такой злобой, что я усомнился в том, что наша поездка закончится благополучно. Троцкий не чинил препятствий моему отъезду и, как это принято, предоставил мне освобождение от таможенного досмотра. Однако он отказался, в виде любезности, распространить эту привилегию на генерала Нокса, адмирала Стенли и еще пять других офицеров, которые ехали с нами, если я не дам ему гарантии, что такие же удобства будут предоставлены военным атташе или офицерам, которых он, возможно, захочет послать в Англию. Я сказал ему, что не могу этого сделать. Наши офицеры, напомнил я ему, возвращаются домой после того, как прослужили несколько лет в России, а у него нет русских офицеров в Англии, которые желали бы возвратиться на родину, поэтому вопрос о взаимности не стоит. Комиссариат иностранных дел также отказался что-либо предпринять, чтобы зарезервировать за нами специальные места в поезде, но, поскольку мы покорили сердце начальника вокзала, презентовав ему две бутылки старого бренди, нам удалось получить спальный вагон целиком в наше полное распоряжение. Несмотря на ранний час и сильный мороз, большинство моих коллег, а также сотрудники посольства и несколько друзей из британской колонии пришли на вокзал, чтобы проводить нас и пожелать нам счастливого пути.
В целом это было весьма комфортабельное путешествие. Мы захватили с собой еду и вино и устраивали у себя в вагоне веселые пиршества. Первый день прошел без всяких происшествий, но посреди ночи мы были разбужены полусотней вооруженных солдат, которые потребовали наши паспорта. Изучив их и убедившись, что они в порядке, они оставили нас в покое, и мы снова уснули. Следующий день, 8 января, был довольно утомительным, поскольку, чем дальше мы продвигались на север, тем глубже становился снег, и тем медленнее мы ехали. По расписанию мы должны были прибыть в Торнио, на финской стороне границы, в полдень, но, когда мы в конце дня прибыли в Улеаборг, [101] нас встретил британский консул в Торнио, который сказал, что на шведский поезд мы уже не успеем. Поэтому он договорился, чтобы нас оставили на ночь в нашем вагоне и чтобы паровоз маневрировал всю ночь, возя нас туда и обратно и сохраняя, таким образом, в вагоне тепло.
101
Улеаборг (ныне Оулу) – город на севере Финляндии, на берегу Ботнического залива.
Нам пришлось долго прождать на вокзале в Торнио, где таможенники всячески препятствовали прохождению нашего багажа. Поскольку нас предупреждали, чтобы мы брали с собой как можно меньше вещей, мы взяли только шесть или семь наших лучших картин, а также несколько ценных вещей из столового серебра, оставив большую часть одежды и другого имущества в посольстве. Затем, благодаря целенаправленной раздаче рублей, эти трудности были преодолены, и мы около двадцати минут ехали в открытых санях через замерзшую реку к гостинице на шведской стороне границы, в Хапаранде. В то утро я проснулся с больным горлом и уже опасался, что мне не избежать инфлюэнцы, но то ли сильный мороз (было 80 градусов по Фаренгейту) убил все микробы, то ли сказалось облегчение от сознания, что мы благополучно добрались до цивилизованной страны, но я с удовольствием позавтракал и снова был здоров и бодр.
После раннего обеда мы опять по морозу ехали на вокзал, где шведские власти любезно предоставили в наше распоряжение комфортабельный спальный вагон. Вечером в пятницу 11 января, после сорокачасовой поездки, мы прибыли в Стокгольм, где нас встретили Эсме Ховард и Колбрук – бывший почетный атташе в Петрограде. На следующее утро мы завтракали с Ховардами в нашем представительстве, а днем пили чай с кронпринцем и принцессой в их дворце. Вечером мы выехали в Христианию, куда прибыли днем 13 января. По приезде мне вручили очень лестную для меня телеграмму от мистера Балфура, которая, как я впоследствии узнал, была опубликована в лондонской печати. В ней говорилось:
«С большим сожалением узнал, что состояние вашего здоровья по-прежнему остается неудовлетворительным.
Военный кабинет поручил мне выразить вам горячую благодарность за те неоценимые услуги, что вы оказали своей стране. Члены кабинета надеются, что столь необходимый для вас отдых восстановит ваше здоровье и вы и дальше будете служить интересам общества.
Если мне будет позволено, я бы также упомянул и о своей личной признательности за все, что вы для нас сделали. Ваше мужество, самообладание и стойкость – пример для всех нас, вы стали достойным продолжателем великих традиций и идеалов своей родины».
Мы провели очень приятный вечер с семьей Финдли, которые любезно пригласили нас на обед в представительство, и 14 января в понедельник в половине восьмого утра выехали в Берген. Из-за какой-то ошибки места для нас не были зарезервированы, и первые три часа нашей поездки нам пришлось ехать третьим классом. Мы приехали в Берген только после полудня и смогли поспать лишь несколько часов, поскольку на следующее утро нам надо было вставать в начале седьмого. Поскольку считалось, что мы должны скрывать наши передвижения от немцев, нас, пока еще было темно, тайком провели на борт королевской яхты «Хеймдаль». Яхта должна была пройти через фьорд к закрытой бухте, куда к одиннадцати часам должен был прийти крейсер, посланный за нами из Лейта. [102] Когда мы туда пришли, дул сильный ветер со снегом. После двухчасового ожидания нам сказали, что теперь шансов на то, что крейсер появится до завтрашнего утра, уже нет, и нам придется провести остаток дня и ночь на яхте. Места на борту было очень мало, но коммодор делал все возможное, чтобы нам было удобно. Он потчевал нас едой и напитками, уступил моей жене и дочери свою собственную каюту, меня поселил в каюту своего первого помощника, а остальных наших спутников разместил на полу в кают-компании.
102
Лейт – порт г. Эдинбурга.
На следующее утро погода немного улучшилась. Между одиннадцатью и двенадцатью часами утра мы увидели крейсер «Ярмут» и двинулись ему навстречу. Однако ветер был еще сильный, и нам пришлось провести его в тихую бухту, где мы смогли подняться на его борт. Капитан Грейс, сын знаменитого игрока в крикет, был сама любезность и изо всех сил старался сделать так, чтобы мои бедные жена и дочь чувствовали себя более или менее сносно во время путешествия по бурному морю. Поскольку я сам не подвержен морской болезни, то с готовностью откликнулся на его предложение пообедать, перед тем как отправиться в путь. Отведав мясного пирога, а также пудинга, я удалился с большой сигарой в свою каюту. Но мне никогда раньше не доводилось испытать на собственном опыте, какие фокусы может выделывать легкий крейсер в штормовом море, и я понес наказание за свою неосмотрительность.
На следующее утро (17 января) мы вошли в спокойные воды и около трех часов дня подошли к Лейту уже при ясной погоде. Наша поездка длилась двадцать восемь часов вместо обычных четырнадцати. В Лейте нас ожидали автомобили, которые доставили нас в гостиницу в Эдинбурге, где адмирал Берни, командующий нашим флотом, поздравил нас с благополучным возвращением. После ужина, который прошел очень весело, мы сели на ночной экспресс в Лондон и прибыли туда на следующий день рано утром, пробыв в пути одиннадцать дней. Мой друг Иен Малькольм встретил нас на вокзале Кингс-Кросс и передал поздравления с прибытием от премьер-министра и мистера Балфура.
В тот же вечер я получил весьма любезную и милостивую телеграмму от короля, в которой он поздравил нас с возвращением на родину, а когда их величества вернулись в Лондон, мы удостоились чести позавтракать с ними в Букингемском дворце. Лорд-мэр, сэр Чарльз Хансон, письмом пригласил нас на обед в свою официальную резиденцию Мэншн-Хаус и также от лица города Лондона выразил восхищение тем, как я держался, несмотря на трудности, вызванные тремя последовательными сменами режима. Все, включая прессу, были ко мне внимательны и дружелюбны. На нас посыпались приглашения на обеды, как на частные, так и на официальные, и, как заметила в разговоре со мной одна дама, на некоторое время я стал «модным» послом. Кроме нескольких долгих бесед с мистером Балфуром, мне выпала честь завтракать с премьер-министром и обсуждать с ним положение в России. Я также присутствовал на двух заседаниях правительства на Даунинг-стрит, где мне был оказан самый сердечный прием. Лорд Керзон заверил меня, что телеграмма, которую я получил в Христиании, выражала чувства всех членов военного кабинета.