Моя навсегда
Шрифт:
Однако спустя три дня ему полегчало. Нет, в груди все так же болела зияющая рана, но больше его не лихорадило, не качало, словно былинку на ветру. Он даже понемногу начал есть. Вот только не разговаривал совсем. На все вопросы матери отвечал односложно и сразу замыкался в себе.
Она выспрашивала, куда он ходил. Ромка признался, что хотел увидеть Олю, вот только утаил все остальное. Пока болел, он не раз возвращался мыслями к тому эпизоду. Сначала глухо выл в подушку. Хотелось крушить все вокруг, но
Потом его осенило: Оля просто не могла при всех с ним говорить. Вон как опасливо она на них косилась. И ее можно понять. Уж кто-кто, а Ромка знает, как по-зверски могут вести себя люди, которые еще вчера с тобой здоровались.
Значит, надо ее встретить наедине. И тогда они смогут поговорить нормально. И обязательно что-нибудь придумают.
Конечно! И как он сразу не сообразил. Ведь все так очевидно — там, при всех, она просто не могла поступить иначе. А он сразу же решил, что она его предала. Даже стыдно стало, что так плохо подумал про нее. Как будто он ее не знает! А Оля, бедная, наверное, сейчас мучается…
Эта мысль не давала покоя. Буквально каждую минуту Ромка думал, как бы им встретиться снова. Наедине. Чтобы никто больше не помешал. Не пялился, не подслушивал.
В конце концов решил пойти к ее дому на удачу. Ближе к вечеру, когда они будут возвращаться с рынка.
Оттягивать свой поход он не стал. На следующий же день, пока мать не вернулась с работы, Ромка отправился к частному сектору, на другой конец города. Чувствовал он себя, конечно, еще неважно, но завтра-послезавтра — выходные, а, значит, мать останется дома, и тогда придется ждать до понедельника. А ждать он не мог. И так измучился.
Минут за сорок добрался до ее дома. И понял с досадой — опоздал. Оля с матерью уже вернулись с рынка. Он даже на мгновение поймал ее силуэт на веранде. Но позвать не решился. И тут во двор выбежал Олин брат.
Ромка тихонько свистнул. Паша завертел вихрастой головой. Заметив Ромку, покосился в сторону дома, затем подошел к калитке. Приотворив, выглянул на улицу.
— Привет. Ты чего тут? — спросил он и снова с опаской оглянулся на дом.
— Мне надо с Олей поговорить.
Пашка сделал круглые глаза.
— Ты что! Батя не разрешит!
— Тогда скажи Оле…
— Погоди-ка. Ты знаешь что… ты иди на остановку рейсового. Вот! Жди ее там. Батя только что Ольку послал в магаз, сказал купить там ему что-то. Она как раз мимо остановки пойдет. А я предупрежу потихоньку, что ты там ее ждешь.
Ждал он долго. Даже забеспокоился, что Оля не придет. То ли Пашка напутал, то ли отец передумал… Но Ромка все равно не уходил. Сидел на пустой остановке, провожая взглядом редких прохожих. Уже начало темнеть, значит, пора было возвращаться домой. Мать там, наверное, с ума сходит.
Но тут он услышал тихие и быстрые шаги. И сразу понял — она. И точно — к нему приближалась Оля. Как же сильно она похудела! Кофта, в которую она
Ромка порывисто подался ей навстречу, хотел прижать к себе, к истосковавшемуся сердцу. Но Оля остановилась в двух шагах. И не просто остановилась, а будто очертила невидимую границу, за которую переступать нельзя.
Под ребрами сразу противно заныло, но Ромка отмахнулся от дурного предчувствия.
— Оля, я боялся, что ты не придешь.
— Рома, зачем ты здесь? Ты не должен…
— Что не должен? Я видеть тебя хочу. Я скучал по тебе страшно. Оля…
— Рома, пожалуйста, уходи.
— Да что с тобой?
— Пожалуйста! — всхлипнула она.
— Хорошо. Тогда скажи, когда мы увидимся?
Она ответила не сразу.
— Рома, нам не нужно больше встречаться.
— В смысле?
— Рома, все кончено. Я больше не могу быть с тобой.
— Ты… я думал… ты
Фраза оборвалась, словно рассыпалась на осколки. А ниже ребер, в солнечном сплетении, полыхнуло резкой болью, словно его ударили наотмашь. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни слова сказать.
— Рома, прости меня, пожалуйста. Но я не могу быть с тобой.
— Ты же знаешь, что я ничего не делал…
— Знаю, но…
— Мы же… я же люблю тебя…
Оля всхлипнула, прижала кулачок ко рту, отвернулась вбок.
— Рома, не надо, — дрожащим голосом произнесла она. — Давай просто расстанемся и все. Так будет лучше.
— Кому лучше, Оля? Кому? Тебе? Это из-за слухов, да? В этом все дело? Ты же говорила, что веришь мне!
— Я верю, но…
Она тяжело вздохнула.
— Что — но? Но чужое мнение тебе важнее? Сплетни тебя волнуют? Что про тебя скажут? Этого ты боишься? Тебе стыдно со мной теперь? Боишься, что и тебе заодно достанется? Я понимаю. Я все понимаю. Но и ты пойми. Это неправильно. Я бы защитил тебя… увез… Давай уедем вместе? Вдвоем?
Ромку всего колотило, словно недавняя лихорадка накатила на него с новой силой.
— Рома, пожалуйста, перестань! Я прошу, не надо. Ты не все знаешь.
— А что я не знаю?
Оля попятилась назад.
— Постой! Не уходи!
Ромка поймал ее, но Оля тотчас выдернула руку и отпрянула.
— Рома, все кончено. Не приходи больше. Просто оставь меня… Пожалуйста! И… прости.
Она развернулась и почти бегом устремилась прочь.
— Оля! — крикнул он в отчаянии удаляющейся фигурке.
Она не остановилась, а вскоре и вовсе исчезла из виду.
24
Маргарита Сергеевна вернулась с работы поздно. Перед выходными она всегда старалась подбить все дела, чтобы до понедельника ничего не подвисло. Приехала уставшая и злая, как черт.
Последнее время из-за Ромкиных проблем она ослабила хватку, а кое-что и вовсе пустила на самотек, и на комбинате, работавшем всегда как часы, эти дни то и дело возникали какие-то накладки. Народ расслабился.