Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 6

Март Артём

— Витя… Ты… Я не понимаю… — Медленно, борясь со ступором, проговорил Шелестов. — Что ты такое говоришь…

— Твою дочь зовут Ирина, — сказал я, — Она родилась в две тысячи первом, и ты назвал ее в честь девушки, с которой у тебя случился первый секс. Однажды ты говорил мне, что всегда мечтал назвать дочку в честь той девчонки.

— Я… Мы не говорили с тобой об этом, — почти что прошептал он. — Ты…

— Говорили. В две тысячи тринадцатом, когда ты снова пришел в баню под названием «Нимфа», и глумился надо мной, кичась своим богатством. Ты хотел показать,

что ты хозяин жизни. Что теперь делаешь что хочешь, и никто тебе не указ. Даже дочку можешь назвать в честь девки, которую когда-то трахал. И никто, даже узнав об этом, слова тебе не скажет. Потому что ты большой человек.

— Ты… Ты правда не тот Летов? — Поверил наконец Шелестов. — Черт… Это многое объясняет… Ты так быстро поднялся потому, что… Но как это возможно? Это что? Бог? Судьба?

— Неважно, что это. Важно, что у меня был опыт, — сказал я. — А кое-что я знал наперед. И теперь я знаю еще кое-что.

Шелестов замер, не в силах произнести ни слова.

— Теперь всего этого ужасного будущего не случится. Никто не умрет, Саша. Я не стану инвалидом, а Оборона останется в правильных руках.

— Но… Но зачем ты все это мне рассказываешь?

— Чтобы ты знал, — я поднялся. — Знал и понимал, что будет с тобой будет, если ты нарушишь условия, которые я собираюсь тебе выдвинуть.

Глава 27

— Какие… условия?.. — Отрывисто проговорил Шелестов.

Теперь все поменялось. Абсолютно все. Больше нет Седого, который мог бы осуществить рейдерский захват Обороны. По сути, больше нет Черемушкинских, по иронии судьбы ставших мне в определенном смысле союзниками. А ведь это именно они когда-то отжали дело всей моей жизни.

Шелестов, который в прошлой жизни был богатым и влиятельным человеком, теперь лежит передо мной в грязи и крови. А я стою над ним на своих собственных ногах. Я все поменял. Мое будущее, будущее моих друзей теперь будет другим. Счастливым.

Для этого мне пришлось искупаться в крови. Пришлось хлебнуть такого, чего некоторым на всю жизнь хватит. И это того стоило. Если бы снова мне пришлось все изменить, я бы готов был перенести подобное еще раз.

Я бы мог прикончить Шелестова. Даже делать для этого ничего бы не пришлось. Можно просто уехать. Оставить их здесь. Тогда все было бы кончено.

Хотя когда-то, в моей прошлой жизни, Шелестов поступил еще хуже. В прошлый раз он бы мог убить меня. Закончить мои страдания одним выстрелом, как это случилось с Женей Фимой и Степанычем. Однако он поступил куда циничнее — оставил меня жить никчемным инвалидом на обочине жизни.

Но был тут и другой момент. По сути, благодаря Шелестову я всю прошлую жизнь копил в себе всю эту злобу, все эти терзания, чтобы потом бесстрашно, отчаянно выплеснуть их на своих врагов. Я это сделал. И теперь я, а не они, стою на своих ногах. Я — это не Саша Шелестов. В моей душе есть место милосердию.

— Я помогу вам, — сказа я. — Отвезу в больницу. Но, как только тебе и твоему брату полегчает — вы свалите из города. Даже из края. Я больше никогда

не хочу видеть твою паскудную рожу в Армавире. Таково его условие. И ты понимаешь, что будет, если ты его не исполнишь.

Шелестов смотрел на меня полными слез глазами. Он с трудом сглотнул. Опустили голову и обреченно покачал ею. Потом тихо заговорил:

— Ты… Ты не лжешь? Все, что ты рассказал мне — это правда?

— Чистая, — ответил я холодно.

— Я… Я действительно совершил все те ужасные вещи, о которых ты говоришь, Витя?

— Девяностые были длинными. Возможно, самыми длинными десятью годами истории современной России. По крайней мере, для нас, простых работяг. И на протяжении этого времени ты совершил многое. Сделал гораздо больше мерзости, чем можешь себе представить. По твоей указке убивали людей. Ты отбирал чужие бизнесы. Пытал конкурентов, чтобы те ушли с рынка охранных услуг. По сути, ты стал простым бандитом в шкуре бизнесмена. Ты, Саша, стал девяностыми в человеческой шкуре. Остался ими до самых двадцатых годов. А все началось с моей Обороны. Она была первым шажком для тебя.

— Я тебе верю, — сказал он дрожащим голосом. — Я тебе верю, Саша. Ты говоришь невероятные вещи, но я тебе верю. Скажи… Там, в будущем… Что будет потом? Это все кончится? Девяностые пройдут?

— Пройдут, — ответил я. — Но навсегда останутся в памяти простых людей как время смуты.

Шелестов грустно покивал.

— Спасибо, Витя.

— За что? — Нахмурил я брови.

— За то, что я знаю, кем мне не следует становиться.

Я вздохнул. Опустился и помог Шелестову подняться, подставил человеку, ставшему предателем, плечо. Человеку, которого я силой заставил отказаться от предательства.

Мы тяжело поднялись.

— Пойдем к машине, — сказал я, направив Шелестова к насыпи. — Потом я вернусь с твоим братом. Надейся, что он еще жив.

Мы с трудом взобрались к дороге. Пошли к машине.

— Ты простил меня? — Вдруг спросил Шелестов. — Решил помочь, потому что простил?

— Нет, Саша, — сказал я. — То, что ты сделал тогда, в моей прошлой жизни, невозможно простить.

Солнце стояло высоко. На городском кладбище было много людей. Туда съехались чиновники, братва с близлежащих районов и даже некоторых городов России. Я был тут чужим.

Стоя за оградой Армавирского кладбища, я наблюдал, как богатый, лакированный гроб Кулыма несут к свежевырытой могиле. Кто-то даже притащил сюда оркестр, заунывно игравший похоронный марш.

Авторитеты, бандиты, высокопоставленные чиновники и даже менты шли за гробом бывшего авторитета Черемушкинской братвы в скорбном молчании. Мать Марины, вырядившаяся в черное, натужно рыдала, тянула к гробу Кулыма полноватые руки.

В определенном смысле я пришел сюда, чтобы почтить память человека, который помогал мне. Которому я помогал в ответ. Человека, с которым мы одновременно кардинально отличались, и в то же время были удивительно похожи. Я думал, что Кулым мог бы стать моим другом, встреться мы при других обстоятельствах.