Моя сто девяностая школа (рассказы)
Шрифт:
– Так ведь то был Пушкин. А я не Пушкин.
– Что же ты на него ссылаешься?
Я понял, что лучше мне молчать.
– Вчера вы с Черновым напихали в карман Марии Германовны бумажки. Зачем вы это сделали? Видишь, ты даже не можешь объяснить. А что это за хулиганство на уроке немецкого?
– Какое хулиганство?
– Ты уже забыл? Ты подложил под стул Екатерине Петровне пробку от пугача, и, когда Екатерина Петровна села на стул, пробка выстрелила, и Екатерина Петровна так испугалась, что у нее было плохо с сердцем.
–
– Старый человек, у нее больное сердце. Как так можно?
– Я извинился.
– Извиниться проще всего. А нельзя не хулиганить в классе?
– Наверно, можно.
– Так вот: нужно это раз и навсегда прекратить.
И надо серьезнее относиться к домашним заданиям, нужно быть внимательней на уроках, не болтать, не думать ни о чем постороннем и слушать объяснения педагога. Если чего-нибудь не понимаешь, надо спросить и записать. Я тебя вызываю в последний раз.
В следующий раз я вызову твою маму.
– У меня мама больной, нервный человек.
– Ну, тогда вызову отца.
– Папа тоже нервный.
– Щади их нервы. И не ссылайся больше на Пушкина. Пушкин тебе не поможет.
– А Лермонтов?
– спросил я.
– Он тоже не любил математику...
– Где ты это прочел?
– Я слышал.
– Мне кажется, ты не то слушаешь. Вытри штаны, они у тебя все в мелу. И чтобы больше жалоб на тебя я не слышала. Да! Чуть было не забыла: мне сказали, что вчера ты курил в уборной...
– Пушкин тоже курил, - сказал я.
– Но Пушкин еще написал "Евгения Онегина", И хватит ссылаться на Пушкина. Если я увижу тебя курящим или услышу, что ты курил, я поставлю на педсовете вопрос о твоем пребывании в школе. Можешь ты мне обещать, что больше я тебя вызывать не буду?
– Как это я могу обещать? Это вы можете обещать, что не будете вызывать.
Любовь Аркадьевна махнула на меня рукой и сказала:
– Иди, я не могу с тобой разговаривать.
"Раз разговаривает, значит, может", - подумал я и вышел из учительской. Навстречу мне шел Леонид Владимирович.
– Что? Попало?
– спросил он.
– Попало, - сказал я.
– Такова жизнь. Она складывается из горестей и радостей. Знаешь, что я тебе посоветую?
– Что?
– Не забывай о том, что с каждым днем ты становишься старше, и чем дальше, тем труднее наверстать упущенное. Играй и озорничай на перемене, в свободное время, а в классе - учись. Он для этого и существует.
– А Пушкин?
– Что Пушкин?
– Он ведь озорничал на уроках. Я сам читал.
– Сперва озорничал, а потом понял, что надо серьезнее относиться к ученью, и перестал.
Это было убедительно сказано, и я ответил:
– Я тоже потом пойму и перестану.
– Только нужно, чтобы это "потом" пришло скорее, а то может быть поздно. И еще мой тебе совет: не ссылайся на великих людей. У тебя нет для этого никаких оснований.
ЧЕСТНЫЙ ПАВЕЛ
Знаете ли вы, что такое извозчики? Они ведь раньше заменяли такси. Это был высокий экипаж на больших колесах. В него была запряжена лошадь, на специальном сиденье впереди - на козлах - восседал, держа в руках вожжи и кнут, дяденька в пухлой темносиней поддевке и в подобии картуза. Он прищелкивал языком, покрикивал на свою лошадку: "Но-но!", а когда надо было ее остановить, натягивал вожжи и говорил: "Тпру!" Лошадка бежала мелкой рысцой, цокала по мостовой подковами и везла вас куда угодно. Это и называлось извозчиком.
За полтинник можно было проехать на извозчике от угла Рыбацкой улицы до площади Льва Толстого.
Я заговорил об извозчиках, потому что они имеют некоторое отношение к моему рассказу.
По ходу занятий была запланирована экскурсия в Музей учебных пособий, находившийся недалеко от школы. Нас построили парами и повели в музей. Там мы осмотрели все, что было нужно, и нас отпустили домой. Нам было очень радостно, и мы сразу развеселились.
Музей находился на четвертом этаже дома. На всех остальных этажах помещались частные квартиры.
И, сбегая по лестнице, мы звонили в звонки на всех этажах дома. Жильцы, конечно, выходили на звонки, но мы уже были этажом ниже. Так, звоня и стуча в квартиры, с криками и хохотом, мы спустились вниз и выбежали на улицу.
– Есть идея!
– сказал Навяжский.
– Давайте доЕдем до школы на извозчиках. Это будет стоить не больше сорока копеек.
Идея всем понравилась. Мы побежали на угол проспекта Карла Либкнехта и Рыбацкой улицы. Там стояли, дожидаясь пассажиров, извозчики. Нас было 12 человек, и мы уместились в четырех экипажах.
Шикарно подъехали мы к парадному подъезду школы, и каково же было наше изумление, когда мы увидели, что у дверей школы нас встречает заведующий школой Александр Августович Герке и с ним неизвестный мужчина.
– Здравствуйте, - сказал заведующий.
– Как провели время в музее?
Мы молчали.
– Получили большое удовольствие от звонков в чужие квартиры? Кстати, можете познакомиться... Вот товарищ - хозяин одной из квартир, в которые вы звонили. Приехал к нам на трамвае. Оказывается, это скорее, чем на извозчиках. Прошу всех зайти ко мне в кабинет.
Мы вошли в школу и, ни живы ни мертвы, прошли в кабинет Александра Августовича.
Он долго говорил с нами, объяснял, что мы хулиганы, что мы нарушили покой незнакомых людей, что мы опозорили честь школы.
– Ну что же, - сказал он, заканчивая свою речь, - вы все исключены из школы на семь дней. Сообщите своим родителям.
В момент, когда он это сказал, в кабинет вошел Павлуша Старицкий. Он был болен, несколько дней его не было в школе, в музей он с нами не ходил, но сегодня его выписали, и вот он пришел в школу, узнал, что мы все в кабинете заведующего, и пришел сюда. По пути он встретил Алю Купфер, и она рассказала ему, как мы звонили в квартиры, как приехали на извозчиках и кто нас встретил.