Моя тюрчанка

Сказин Степан

От таких мыслей и образов у меня выпрямлялись извилины и болела душа. Но я старался не выдать того, что во мне происходило. Уж если я мучился, как рыба в тесном аквариуме, в котором хозяева не удосужились сменить воду – то что сказать про мою девочку?.. Ведь это Ширин, а не я сегодня вечером будет проходить интервью.

Я, как умел, пытался отвлечь мою звездочку. Рассказывал грубоватые анекдоты про раввинов, священников и имамов. Наливал ей кофе и мятного чаю. Звал смотреть кино. Но моя девочка сидела с потупленным взглядом и плотно сжатыми губами. На анекдоты – не улыбалась. За напитки – тихо благодарила. Смотреть фильмы – отказывалась. В конце концов, обняв Ширин и поцеловав ее трепещущие ресницы, я оставил милую в покое. Возможно,

моей любимой нужно ненадолго погрузиться в себя. Не требовалось быть телепатом, чтобы угадать: ее гложут те же сомнения и страхи, что и меня.

Что ж. Мы не киборги – мы будем волноваться. Остается только надеяться, что мы зря накручиваемся, что моя девочка сегодня вечером успешно пройдет собеседование, а завтра утром уже поедет на работу. Мы купим тортик и бутылку газировки со вкусом барбариса. Отпразднуем маленькую победу над превратностями судьбы.

До выхода из дому оставалось два часа, когда моя милая засуетилась испуганной мышкой. Достала из шкафа и разложила на кровати свои несколько блузок. И никак не могла решить, какую из них надеть, красную или синюю. Закусив нижнюю губку, моя любимая смотрелась в зеркало и как бы советовалась с отражением: распустить волосы или заплести в косы?.. (Мне было куда проще: влез в джинсы и в не слишком пропотелую рубашку – и готов. А если прошелся гребешком по шевелюре – так и вообще красавец). Слегка улыбаясь, наблюдал я за моей Ширин. Мне радостнее было видеть ее такой – беспокойной и подвижной, чем окаменевшей от тяжелых раздумий.

У нас оставался в запасе целый час, когда мы уже готовы были ехать. Моя милая в энный раз проверяла, положила ли в сумочку паспорт, визу и телефон. Я собирался сопровождать мою девочку. Буду охранником (на дворе почти ночь все-таки) и группой поддержки в одном лице.

В виртуальном атласе города мы посмотрели, как добраться до нужного адреса. Владение сорок девять по улице Лиственной – это была глухая окраина. Путь нам предстоял неблизкий. Изволь проехать двенадцать станций городской подземки, а потом еще запрыгнуть в маршрутку, которая ходит до улицы Лиственной. Бедная моя Ширин!.. Если она сегодня и правда трудоустроится – будет каждодневно мотаться к черту на куличики. Но мы не могли примерять на себя шкурку откормленного привередливого кота, который протяжным мяуканьем требует рыбу, а от мяса воротит нас. Не столько мы выбираем работу, сколько работа выбирает нас.

С дрожащими руками и губами, с бешено стучащими сердцами, мы – наконец – двинулись из дому. Запирая дверь квартиры, я сказал чуть хрипловатым голосом:

– Все обязательно будет хорошо.

Милая с благодарностью кивнула. Мои слова предназначались не только ей, а нам обоим. Я изо всех сил старался себя уверить: мы и впрямь поймаем птицу-удачу за хвост. Тогда-то все тревоге будут выкорчеваны из наших сердец с корнями.

Выйдя из подъезда, мы попали под противный мокрый снег. Белые хлопья летели с мрачного неба и превращались у нас под подошвами в слякоть. Мглу прорезал кинжалами лучей тускловатый уличный фонарь. Куда-то спешили запоздалые прохожие, которые даже с небольшого расстояния казались всего лишь черными тенями. И тут на меня напал страх. Ноги сделались ватными – мне не давался и крохотный шажок. Я замер; только грудь у меня ходуном ходила от тяжелого дыхания.

Меня не пугало что-либо, имеющее название. Но, мне казалось, в самой атмосфере была разлита опасность. Меня угнетал городской унылый пейзаж: смутные громады многоэтажных домов, глядящие сквозь завесу снега желтыми глазами освещенных окон. Темное небо грозило раздавить меня, как мелкого жучка. А проходящие мимо людишки будто бы смеялись надо мной. Не обострилась ли моя психическая болезнь?.. Не напрасно ли я бросил пить таблетки?..

Какой-то мерзкий голосок внутри головы нашептывал: «Назад, сопляк!.. Назад – в квартирный панцирь!.. Только там тебя никто не тронет. Что ты забыл вне дома?.. Неужели соскучился по запахам помойки и бензина?.. А, так ты едешь устраивать на работу свою девку – свою верную подстилку?.. Ха!.. Ничего у вас не выйдет. Вы слишком ничтожные человечишки, биомусор!.. Вот увидишь: твою любовницу с компанией других неудачников-гастарбайтеров посадят в грязный автобус, идущий в сторону границы. А твой удел – в одиночестве глодать хлебную корку. Семидесятилетним стариком ты отдашь в пустой квартире богу душу. Заведи себе, что ли, кота. Он полакомится мясцом твоего еще не разложившегося трупа. А соседи вспомнят о тебе только тогда, когда вонь от твоего гниющего тела просочится на лестничную клетку».

Я застонал и схватился за виски. Мне казалось: мое серое вещество готово было закипеть, как похлебка на огне. Сердце в груди разве только не квакало лягушкой.

– Ты чего?.. – озабоченно спросила Ширин.

– Н-ничего. Все в порядке, – едва шевеля губами, ответил я.

Ради любимой я должен быть крепче, не поддаваться панике и слабости. Не слушать подленький голоску, звучащий у меня в черепной коробке. Клянусь: я бы взял милую на руки и отнес в тот офис, где состоится собеседование, хоть бы мне пришлось босиком ступать по битому стеклу.

Через четверть часа мы спустились в метро и сели в подошедший электропоезд. Народу в вагоне было предостаточно. Бабки с сумками на колесиках. Мамаша с шаловливым ребенком, который без конца что-то лепетал. Суровые амбальные мужики с многодневной щетиной. Горделивые, как павы, дамочки с длинными ногтями и ярко раскрашенными губами.

Я почувствовал, что снова теряю над собою контроль. Меня нервировала толпа, казавшаяся огромным хищником, готовым тебя поглотить. Вдобавок, у меня опять ненормально обострился слух. Или я это просто вообразил?.. Но грохот вагона сделался для меня нестерпимым. Как будто мне били молотом по голове. Мне было в тысячу раз тяжелее, чем дремучему провинциалу, попавшему в столичную подземку впервые в жизни. Чуткая Ширин уловила мое состояние. Правой рукой держась за поручень – левой милая обвила мою талию. А слегка склоненной головой касалась моего плеча. Только чтобы не подводить любимую я и сохранял наружное спокойствие. У меня точно открывались гнойные, полные копошащихся белых червей, раны, которые моя девочка немедля поливала лечебным бальзамом.

Мне показалось, что протекла вечность, когда мы сошли на нужной станции. С потоком людей понялись в город. Небо над мегаполисом успело совсем почернеть. Еще обильнее падали снежные хлопья, застилающие взгляд. Под подошвами хлюпала грязь. Горели вывески магазинов: «Продукты» – «Пиво – чипсы – сигареты» – «Секс-шоп». Мне по-прежнему было не по себе. Что мы забыли среди сырости и тьмы?.. Ох, как сложно устроен мир!.. Нельзя уладить дела без того, чтобы не смотаться куда-нибудь к бесу на рога. А ведь нам еще домой возвращаться!.. Хорошо бы, у нас с Ширин были бы клоны, которые бы вместо нас ходили на работу и утрясали вопросы с визой.

Я помотал головой, как жеребенок, точно отгоняя мысли, достойные труса и ничтожества. За девятнадцать лет можно было бы и привыкнуть, что жизнь – это всегда жестокая битва. Стоит ненадолго расслабиться – и вот ты уже беспомощной мухой трепыхаешься в паучьих сетях. Наверное, я еще подростком слишком часто расслаблялся, раз юношей попал в грубые лапы психиатров и даже лишен права жениться на любимой девушке.

Ширин легонько сжала мою руку, заглянула мне в лицо своими чистыми агатовыми глазами. Сказала:

– Все будет хорошо.

– Все будет хорошо, – как эхо, повторил я.

Мы, как будто, это друг другу пообещали.

Когда мы погрузились в подошедшую маршрутку, я почувствовал себя лучше. Мы уже на финишной прямой – а Бахром на сей раз не позвонил, не отменил собеседование. В ближайшие полчаса все решится. Моя девочка не провалит интервью. Я уверен был: кадровичка будет покорена природным обаянием моей милой. Завтра Ширин выйдет на работу. «Секретарша ресепшена» – звучит волшебно, как строчка из песни.