Моя воля
Шрифт:
Сверху каждой башни выделялась посадочная площадка, на некоторых стояли летающие машины. А снизу, от самого подножия, вела тропа, проходящая несколько мостов над речушками, в которые изливались водопады.
У Сафиры не нашлось слов выразить увиденную красоту. Арайя тоже понимающе молчала. Облетела ближайшие “бутоны” и пошла на снижение на один из дальних. Сафира оглянулась, обнаружив, что охрана сделала круг и исчезла где-то ниже плато.
— У них там пост, — сообщила Арайя.
Вокруг было тихо и почти пусто. Иногда появлялись люди — Сафира пока не отличала, сослужители, или посетители. Одежда, насколько она могла судить, обычная для этого мира. Ходили по вымощенным жёлтыми камнями дорожкам парка, появлялись в открытых аркадах.
Машина мягко коснулась площадки, с лёгким шуршанием поднялся верх. Внутрь бутона уходила ажурная узкая лесенка.
— Нравится? — улыбнулась Арайя, приглашая рукой идти вниз.
— Очень красиво, — кивнула Сафира.
— Я когда в детстве увидела первый раз храм, сразу поняла, что хочу остаться в нём. Родителям частенько приходилось возить меня сюда.
Лестница выходила в небольшой круглый холл, откуда веером расходился десяток дверей.
— Это мои покои, — открыла одну из них Арайя. Наскоро показала комнаты. Сафира остановилась у окна, с которого открывался вид на залитую лучами долину, где все горные речушки сливались в один широкий поток. — Погоди секунду, сейчас выясню. Извини, туда тебе нельзя. Угощайся.
Сафира только теперь заметила напитки и фрукты на столе, взяла один, снова разглядывая браслет. Знал ли Лунар, что так будет, или очередная неожиданность?
Его сестра скрылась за небольшой дверью, на которой ощущалась вязь энергетических переплетений. Защита, наверное. Предводительница вернулась к окну, любуясь и одновременно тоскуя по родному Рогу.
— О чём задумалась? — раздался голос спутницы — Сафира и не заметила, когда та успела появиться.
— Если это вы создавали наш мир… может ли быть, что сила, на которой держится Закон Масти, тоже каким-то образом связана с вашим артефактом? Может ли Эквило влиять на нас, на все эти взаимосвязи?
— Всё возможно, — пожала плечами Арайя. — Это ведь был не общедоступный проект. Военный скорее. О нём мало что известно. Да и столько столетий без связи… Тебе повезло, что Лунар взял под свою защиту, а то, боюсь, затаскали бы по всяким дачам показаний…
— Почему?
— Потому что слишком многие хотят узнать, что у вас там произошло. Но ты не бойся, без него тебя не тронут. А вот попытаться познакомиться, войти в доверие — это запросто. Будь осторожна. Идём, пока в центральном зале пусто, с полчаса нас никто не побеспокоит. А потом могут прийти и другие желающие.
Сафира кивнула, направляясь за Арайей к выходу и дальше, через изящную белую галерею и несколько лесенок в широкий зал с полукруглым куполом.
Последние закатные лучи проникали в высокие окна, заполняя купол — казалось, будто под ним продолжается небо, даже отражались первые звёзды. Несколько круговых ступеней занимали мягкие сидения, а по центру, на каменном постаменте, находился небольшой искрящийся шар. Он постоянно менялся, переливался — Сафира просто не могла отвести глаз, казалось, вот-вот, и ухватит некую ускользающую суть, глубокое, бесконечное понимание. Медленно приблизилась, спускаясь скорее интуитивно, чем видя ступени. Протянула руку.
— Не трогай, — шепнула Арайя. — Контакт разрешён только сослужителям. А с твоей силой… не известно, чем обернётся.
Предводительница кивнула, остановила себя, испытав сожаление — прикоснуться, ощутить энергию Эквило-Ра хотелось почти нестерпимо. Арайя сделала какой-то жест, и два сидения скользнули вперёд, остановились рядом с шаром.
Сафира села, взялась за подлокотники, продолжая разглядывать артефакт. О стольком хотелось спросить, но неожиданно опустилось обещанное умиротворение, осознание, что всё правильно и всё в своё время откроется.
Откуда-то пришло знание, что настоящий Эквило очень похож — только в несколько раз больше, к нему просто так не подойти — сгоришь. Только люди с очень сильной энергией могут это сделать. Или те особые, кого избирает сам артефакт.
Постоянно меняющиеся узоры отпечатывались в глазах, мелькая, тревожа, стремясь быть прочитанными. Сафира прикрыла веки, желая не то отдаться течению, не то попытаться повернуть по-своему, задать более важные вопросы. Беспокойный ум ещё хотел что-то предпринимать, хотя душа уже отдыхала.
Предводительница не заметила момента, когда вечерний полумрак сменился другим, почти таким же, освещаемым ярким костром. Увидела летающую машину — совсем не похожую на лёгкую воздушную Арайи. Иную, более тяжёлую и мощную, пятнистую, словно для того, чтобы скрыть в листве. Без стёкол, зато с чем-то, однозначно напоминающим оружие.
Вокруг стояли лошади — гнаранов предводительница не заметила. Наверное, нашли своих, а до Кадима пока не добрались. Возле костра сидели двое, при виде которых Сафира снова ощутила досадную горечь. Почему Китилью, даже после ранения, снова отправили сражаться — а её, предводительницу, держат здесь, словно немощную какую?!
Других людей видно не было, наверное, спали. Китилья же с Лунаром сидели на бревне, вороша дрова и тихо переговариваясь.
— … беспокоишься?
— А ты как думаешь?
— С её умением лезть куда не просят…
— Если бы не лезла, мы могли бы сейчас с тобой не разговаривать.
— Знаю, — вздохнула Китилья. — Видимо, напоминать, что если бы не лезла, то не пришлось бы спешно убегать, тоже не стоит.
— Не стоит, — согласился Лунар. — Она действует в меру понимания. Есть люди, которые не могут позволить себе отсиживаться. И именно им, как правило, мы обязаны поворотными моментами истории и великими открытиями. Хотя часто окружающие и не понимают их действий, считают неразумными. Это потому, что ищут они наощупь.
— В тебе умирает философ, — фыркнула Китилья.
— Почему же умирает? Может наоборот, родился? — усмехнулся Лунар.
— Пока ты будешь отрицать, что Сафира тебе не безразлична…
— Она никогда не была мне безразлична.
— Пока будешь отрицать, что влюблён в неё…
— Уже не отрицаю.
Кажется, для предводительницы эти слова прозвучали таким же громом, как и для Китильи. Та несколько мгновений смотрела на воина, после вздохнула, отвернулась.
— Почему не скажешь?