Моя жизнь среди индейцев
Шрифт:
Нэтаки ехала верхом на кобылке добродушного вида и более чем смирной, которую ей предоставил для этой поездки один наш друг из племени бладов. Всю дорогу от Джудит Нэтаки работала плеткой и давала кобылке всякие укоризненные прозвища, чтобы заставить ее идти вровень с моей более резвой и бойкой лошадью. Но как только мы приблизились к стаду и охотники врезались в него, поведение кобылки резко изменилось. Она стала на дыбы, — Нэтаки сдерживала ее, натягивая поводья, — заплясала боком, изогнув шею и насторожив уши, а затем, крепко закусив удила, бросилась в погоню так же бешено, как и любая другая обученная охотничья лошадь. Собственно, она и была хорошо обученной для погони за бизонами охотничьей лошадью, но владелец не подумал предупредить нас об этом. Лошадь Нэтаки оказалась более резвой, чем моя, и я забеспокоился, увидев, как она понесла Нэтаки в море бешено мчавшихся со сверкающими глазами мохнатых бизонов.
— Что это тебе вздумалось, — спросил я, когда мы остановили наших взмыленных, тяжело дышащих лошадей. — Зачем ты это сделала? Я так боялся, что ты упадешь с лошади и тебя может зацепить рогом какой-нибудь раненый бизон.
— Видишь, — ответила она, — сначала я тоже испугалась, но так интересно скакать за ними. Ты только подумай, я хлестнула четырех бизонов своей плеткой! Мне хотелось только мчаться за ними все дальше и дальше, я не думала ни о норах барсуков, ни о возможности упасть, ни о чем. Скажи мне, ты убил?
— Ни одного.
Я не выстрелил ни разу. Я ничего не замечал, ничего не видел, кроме нее в гуще стада, и был более чем рад, когда погоня окончилась. Оглянувшись на склон гребня, мы увидели охотников и их жен, уже занятых работой над тушами убитых бизонов, усыпавших снег. Но мы-то остались без мяса. Неудобно было возвращаться в лагерь без мяса; поэтому Нэтаки и я проехали мили две в том направлении, куда ушло стадо, а затем свернули в горы. Наверху среди сосен попадались олени, а на открытых полянах паслись или отдыхали вапити, и мне посчастливилось убить жирную бездетную самку. Мы развели огонь, изжарили часть печени и кусок желудка и, наскоро поев, поехали обратно в лагерь, захватив столько мяса, сколько удалось навьючить на обеих лошадей.
ГЛАВА XXXII. УКРОЩЕНИЕ КОЧЕВНИКОВ
На следующий день отряд опять устроил погоню. Утро обещало успех. Солнце ярко светило и грело, поблизости паслось большое стадо бизонов, все мы выехали из лагеря в превосходном настроении. Я поменялся лошадьми с женой; хотя моя была в погоне несколько хуже кобылы Нэтаки, но хорошо чувствовала удила. Нэтаки могла легко сдерживать ее. Въехав в стадо, я уже не обращал ни на кого внимания, а старался выбрать жирных коров, настигнуть их и убить. Я не нуждался ни в мясе, ни в шкурах, но с нами ехали охотники на плохих лошадях, и я намеревался отдать им тех бизонов, которых застрелю. Я продолжал гнать кобылку даже когда она стала заметно уставать, и мне удалось уложить семь голов. Когда я наконец остановился, рядом не было никого. Оглянувшись, я увидел две группы индейцев; из самой большой, ближайшей ко мне, неслись горестные причитания женщин над умершим. Скоро и я узнал причину всего этого: погиб молодой Мастер Стрел. Два Лука сломал ногу. Громадный старый самец, раненый и обезумевший от боли, вонзил рога в лошадь Мастера Стрел, вырвал ей бок и сшиб седока, упавшего на спины бежавших следом других бизонов; оттуда он скатился на землю и его буквально растоптало бешено несущееся стадо. Лошадь Двух Луков попала ногой в нору барсука и сбросила седока на землю с такой силой, что он сейчас лежал без сознания с переломом правой ноги выше колена. Некоторые из лошадей тащили волокуши. Мертвеца и раненого уложили на волокуши, и родственники отвезли их в лагерь. Охотники торопливо освежевали убитых бизонов, некоторые взяли только языки и филеи и затем тоже поехали назад к палаткам, в молчании, подавленные. В этот вечер не было ни угощений, ни гостей, ни песен. Вместо этого слышалось причитание женщин; мужчины с серьезными лицами сидели у очагов, курили и думали о ненадежности существования, изредка с похвалой упоминая о покойном товарище и высказывая сожаление о его безвременном конце.
Мастера Стрел похоронили наутро, привязав тело в развилке ветвей большого тополя, и мы стали готовиться к переносу лагеря, на что ушел остаток дня; нужно было нарезать и высушить мясо, чтобы уменьшить вес грузов, снять мездру с многочисленных шкур и сложить их во вьюки. В лагере не было никого, кто умел бы лечить перелом ноги, но мы сделали шины и перевязали сломанную ногу Двух Луков как умели. На следующее утро лагерь снялся рано и двинулся к дому. Все спешили уйти из этого злополучного места, кончить несчастливую охоту, пока не случилось еще какой-нибудь беды. Раненого уложили возможно удобнее на ложе, привязанное к жердям волокуши.
Во второй
— Мы сможем добраться к полуночи, — говорила она, — подумай только, как приятно будет поесть у камина, а потом спать в большой теплой постели. Ты за меня не бойся, я выдержу.
Ужасная ночь. Луну большую часть времени скрывали низко летевшие тучи и сыпавшийся снег. Мы просто уцепились в седла, отдав поводья, и положились на лошадей, надеясь, что они будут держаться пути, который прокладывал Хвост Красной Птицы. Мы не могли бы править, если бы и захотели, так как руки у нас онемели от холода и приходилось прятать их под плащами и одеялами, в которые мы закутались. Я ехал вплотную за Нэтаки, а она позади предводителя отряда, семья Хвоста Красной Птицы следовала за нами. Иногда, оглядываясь, я видел семью предводителя, но чаще их скрывал слепивший глаза снег. Хвост Красной Птицы и многие мужчины часто соскакивали с лошадей и шли или бежали рядом, тщетно пытаясь согреться, но женщины оставались в седле и дрожали; некоторые из них обморозили руки и лица. Когда до дому оставалось еще миль шесть-восемь, Хвост Красной Птицы, шедший впереди своей лошади, провалился в занесенный снегом ручей. Вода доходила ему до пояса; она мгновенно замерзла на его леггинсах, как только он выкарабкался из ямы Но он не жаловался и продолжал упорно шагать по глубоким сугробам, пока мы не пришли наконец домой. Я еле слез с лошади, так я одеревенел, закоченел и замерз. Мне пришлось снять Нэтаки с седла и внести ее в дом. Был уже второй час: мы пробыли в пути около семнадцати часов! Я разбудил одного из рабочих, чтобы он принял лошадей, и мы легли в постель, укрывшись несколькими шкурами и одеялами, от дрожи у нас стучали зубы. Но если вы когда-нибудь основательно замерзнете, то попробуйте согреться этим способом. Вы согреетесь под одеялами гораздо скорее, чем сидя у камина и глотая горячие напитки.
Когда мы проснулись, было уже около полудня. Стало известно, что из нашего отряда пропала женщина. Как-то, где-то в эту страшную ночь она свалилась со своей лошади, и Создатель холода взял ее. Тела ее не нашли. Я рассказал Ягоде про то, что мы претерпели в этом походе.
— Ведь я предупреждал тебя, — заметил он, — чтобы ты не ездил. Человек, который может зимой оставаться у камина и бросает его, чтобы охотиться в прерии, несомненно тронутый. Да, сэр он чистейшей воды чистокровный дурак.
В сентябре на реке Кат-Банк нашли убитым человека по имени Чарлз Уолмсли, ехавшего из форта Маклеод в Форт-Бентон; Кат-Банк находится на полпути между этими фортами. Его фургон, сбруя и другие вещи были свалены в реку. Подозрение в конце концов пало на некоего Черепаху и его товарища Всадника, индейцев из племени блад, которые израсходовали несколько сот канадских долларов в Форт-Бентоне на ружья и разные другие предметы, дорогие сердцу индейца. Они жили в занятой бладами части лагеря близ Форта, и шериф графства, узнав, где находятся заподозренные в убийстве, выехал чтобы арестовать их; он взял с собой только помощника Джеффа Толбота. Может быть, на границе и встречались люди храбрее шерифа Джона Дж. Хили, но я их не видал. Хили занимал пост шерифа не знаю уже сколько сроков подряд, и ему принадлежал издававшийся в Форт-Бентоне «Рекорд», первая газета, начавшая выходить в прериях Монтаны. До этого он торговал с индейцами как один из главных организаторов Хуп-Апа и северной торговли.
Хили и Толбот приехали на нашу ферму вечером, перед заходом солнца, и, как только задали корму лошадям, рассказали нам, зачем прибыли.
Ягода покачал головой.
— Будь я на вашем месте, — сказал он, — я бы не пытался арестовать их здесь. У Черепахи куча родственников и друзей. Я думаю, они будут драться. Вы бы лучше вернулись назад и взяли в форте несколько солдат на подмогу.
— Плевать мне на него, хотя бы у него была тысяча родственников! — воскликнул Хили. — Я приехал сюда за этими индейцами и повезу их назад с собой, живых или мертвых.