Мозгоимение: Фальшивая история Великой войны
Шрифт:
Сталин обладал феноменальной памятью, но даже самый беспамятный командир Красной Армии не мог к июню 41-го забыть того, как Красная Армия прорывала «линию Маннергейма». Эта тема постоянно возникала в приказах наркома обороны Тимошенко, на совещаниях высшего комсостава. Всем было объяснено, что Красная Армия совершила чудо, равного которому не знает военная история. Хронология «чуда» была следующей: 7–10 дней ушло на то, чтобы преодолеть 30–40 км «предполья» и выйти к главной линии укреплений, затем — две недели бесплодных и кровопролитных попыток прорыва. После этого весь январь и начало февраля 1940 года ушли на серьезную подготовку к штурму;
11 февраля началось наступление, которое в первых числах марта закончилось окончательным прорывом трех полос финского укрепрайона и выходом Красной Армии к Выборгу.
Всякое
Именно эти цифры, эти факты и эти темпы прорыва укрепрайона присутствовали перед глазами коллективного «Сталина». Простейшая логика и арифмометр «Феликс» указывали на то, что немцы со своими хилыми силами не смогут создать и одной пятой той концентрации живой силы и огневой мощи, которая в феврале 40-го была создана на Карельском перешейке, а это значит, что на пути от границы до Днепра их неизбежно ждет многомесячная «кровавая мясорубка». При такой оценке ситуации вопрос о том, на день раньше или на два дня позже поступит в западные округа приказ из четырех слов («приступить к выполнению плана прикрытия»), не мог иметь того судьбоносного значения, который ему придали позднейшие советские историки-пропагандисты. Сталин не ожидал катастрофы, и в рамках той военной науки, которая считает килотонны бомб, километры фронта и миллиметры брони, никаких оснований для ожидания катастрофы не было.
Глава 7
Главные маневры
Сталин ошибся. Катастрофа, беспримерная по своим масштабам и последствиям военная катастрофа состоялась.
Задача, поставленная перед вермахтом по плану «Барбаросса» («основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев…»), была фактически выполнена уже к середине июля 1941 г. Войска Прибалтийского и Западного военных округов (более 70 дивизий) были разгромлены, отброшены на 350–450 км к востоку от границы, рассеяны по лесам или взяты в плен. Чуть позднее то же самое произошло и с новыми 60 дивизиями, введенными в состав Северо-Западного и Западного фронтов в период с 22 июня до середины июля. Противник занял Литву, Латвию, почти всю Белоруссию, Западную Украину и Молдавию.
Неман немцы переехали по трем невзорванным мостам у Алитуса и Меркине, полноводную Западную Двину переехали утром 26 июня по двум невзорванным мостам у Даугавпилса (300 км к западу от границы). 4 июля немцы практически без боя заняли г. Остров, захватив два невзорванных моста через р. Великая. 9 июля был занят Псков. Укрепления Псковского, Островского и Себежского укрепрайонов немцы практически не заметили. В том же темпе, практически не обращая внимания на серые бетонные коробки ДОТов, немцы прошли через линию Брестского и Гродненского УРов. Только на северном фланге Минского укрепрайона разгорелись ожесточенные бои, и наступление противника было задержано на 2–3 дня. 28 июня, ровно через неделю после начала войны, был занят Минск (350 км к западу от Бреста или Белостока). В тот же день, 28 июня немцы форсировали р. Березина в районе Бобруйска силами передового отряда 3-й танковой дивизии в составе двух танковых взводов и одной мотопехотной роты.
В тот же день, 28 июня 1941 г. военный комендант г. Борисова писал в своем донесении:
«…Непосредственно против р. Березина крупных частей противника нет. Действуют по основным магистралям отдельные танковые отряды с охранением от них в виде отдельных дозоров (чаще танкеток) силою от отделения до взвода (т. е. от 10 до 50 человек. — М. С.). <…> Гарнизон, которым я располагаю для обороны рубежа р. Березины и Борисова, имеет сколоченную боевую единицу только в составе бронетанкового училища (до 1400 человек). Остальной состав — сбор «сброда» из паникеров тыла, деморализованных отмеченной выше обстановкой, со значительным процентом приставших к ним агентов германской разведки и контрразведки (шпионов, диверсантов и пр.). Все это делает гарнизон г. Борисова небоеспособным…
Отсутствие 3-го отделения и трибунала, до организации их мною лично, значительно ослабляет боеспособность и без того малобоеспособных частей гарнизона. Кроме того (подчеркнуто мной. — М. С.) нет танков и противотанковых орудий…»
10–11 июля Днепр был форсирован в 200-километровой полосе от Орши до Рогачева. 16 июля 29-я мотопехотная дивизия вермахта заняла Смоленск (700 км к востоку от границы). Две трети расстояния от Бреста до Москвы были пройдены менее чем за месяц.
К 6–9 июля (эти даты в советской историографии традиционно считаются временной границей так называемого «приграничного сражения») войска Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов потеряли 11,7 тыс. танков, 19 тыс. орудий и минометов, более 1 млн единиц стрелкового оружия. Учтенные потери личного состава этих трех фронтов составили 749 тыс. человек. Вермахт на Восточном фронте потерял к 6 июля 64 тыс. человек. Таким образом, потери личного состава наступающего — причем очень успешно, по 30–50 км в день наступающего — вермахта и обороняющейся Красной Армии соотносились примерно как 1 к 12. К концу июля численность учтенных немецким командованием военнопленных составила 814 тыс. человек. Безвозвратные потери танковых дивизий вермахта к концу июля 1941 г. составили 503 танка. К этой цифре следует добавить потерю 21 «штурмового орудия». Можно приплюсовать и потерю 92 танкеток Pz-I. Даже и в этом случае соотношение безвозвратных потерь танков сторон составляет 1 к 19.
Это есть «чудо», не укладывающееся ни в какие каноны военной науки. По здравой логике — и по всей практике войн и вооруженных конфликтов — потери наступающего должны быть больше потерь обороняющегося. Соотношение потерь 1 к 12 возможно разве что в том случае, когда белые колонизаторы, приплывшие в Африку с пушками и ружьями, наступают на аборигенов, обороняющихся копьями и мотыгами…
В годы зрелого застоя появился такой невеселый анекдот. Посреди Красной площади в Москве стоит мужик и разбрасывает листы чистой бумаги. Ну, его — ясное дело — под белы ручки и в милицию.
— Ты че делаешь?
— Листовки разбрасываю.
— Какие листовки? На них же ничего не написано!
— А что, кому-то еще непонятно?
Тем, кто видел чудовищный разгром лета 41-го своими собственными глазами, долгие объяснения его реальных причин были не нужны. Им и так все было понятно. Как по команде (а может быть — и вправду по команде) сложился негласный «заговор молчания», по условиям которого даже в секретных рапортах и докладах не следовало говорить о том главном, что и безо всяких рапортов знали командиры и подчиненные на всех ступенях военной лестницы. Вот, например, интересный документ (ЦАМО, ф. 221, оп. 5554, д. 4, лл. 34–39). 9 июля 1941 г. генерал-майор Тихонов пишет на имя Уполномоченного Ставки ГК генерал-полковника Городовикова доклад под названием «Выводы по наблюдениям за операциями нарижско-псковском и островско-псковском направлениях». Судя по названию, генерал Тихонов был послан в войска с задачей непредвзято разобраться в причинах разгрома и доложить свои выводы высшему командованию. С чего же начинает он свои «Выводы»? Со следующей, мягко говоря — странной фразы: «Не вдаваясь в первопричины (подчеркнуто мной. — М. С.) отхода войск Северо-Западного фронта, необходимо констатировать наличие в войсках на сегодня следующих недостатков…»