Можете на меня положиться
Шрифт:
Но все это были лишь догадки, догадки и догадки. Я хорошо понимал, что отгадки прячутся где-то вместе с мальчишкой. А о нем мне было известно, что во вторник вечером он заявился к Жильцовым без вещей и в издерганном состоянии, сказал, что ушел из дому, промолчав о причинах, и попросился переночевать. На другой день, до обеда провалявшись на диване с книжкой, он уехал куда-то, вернулся обратно не поздно, но еще больше издерганный, привез сумку со своими вещами и магнитофон, снова остался ночевать. Провел у Жильцовых и весь следующий день, причем, по словам Виктора, часто бегал во
Кому же он названивал? Блондину? Предположим. Но это – в четверг, потому что в пятницу в кафе блондин сказал мне, что Латынин звонил вчера. А вот куда он дозвонился следующим утром? Похоже, этот звонок напрямую связан с его поспешным отъездом. И тут мне в голову пришла неожиданная мысль.
Уж не попал ли я под очарование картинки, нарисованной легкой, но твердой рукой Маргариты Ефимовны Жильцовой? Почему это, собственно, надо принимать за аксиому, будто у Саши такие отношения с отцом, что он ни за что не обратится к нему за помощью? В конце концов, отец есть отец, и когда прошел порыв первых дней, и стало ясно, особенно после смерти Кригера, что больше помощи ждать неоткуда... Не ему ли звонил наш герой?
Елена Сергеевна, кажется, говорила, что ее муж уехал дня на три. Было это в среду, а сегодня суббота. Что ж, он мог вернуться и в пятницу. Итак, необходимо позвонить Латыниным.
Я снял трубку и набрал номер. Подошла она. Первый вопрос, который я задал как бы между прочим: не нашелся ли Саша? Ответ отрицательный. А приехал ли Виктор Васильевич? Положительный. С ним можно побеседовать? Пожалуйста!
У Латынина был глубокий бархатный голос актера и мхатовское произношение.
– Лена рассказывала мне о вашем визите, – сказал он. – Я сам собирался разыскивать вас. Хорошо, что вы позвонили. Сегодня у меня, к сожалению, концерт. Если сможете, я готов завтра в любое время.
Мы договорились на час дня возле бассейна “Москва”, куда он обычно ходит по воскресеньям. Распрощавшись, я подумал, что Маргарита Ефимовна не преминула бы, наверное, съязвить по поводу того, как Виктор Васильевич продолжает печься о своем здоровье и не желает менять привычек даже тогда, когда с сыном его случилось такое несчастье. И тут же поймал себя на том, что глубоковато вошел в образ Жильцовой: о каком, строго говоря, несчастье речь? Этого я не знал.
Я сидел за своим рабочим столом, покачивался в кресле и думал о том, что сегодня я дальше от написания материала, чем был даже в тот момент, когда четыре дня назад впервые подъехал к дому Кригера.
Дверь открылась от толчка ногой. Вошел Протасов с гранками в руках.
– А ты что здесь делаешь? – удивился он.
– Работаю. – Я вспомнил, что у него сегодня идет материал.
Он сел напротив и окинул меня ироническим взглядом, пошевелив пальцами возле головы:
– Работа мысли, да? Ты же у нас детектив, комиссар Мегрэ! Витька-шофер от тебя в восторге – вот это и есть твой контингент. Обожает читать, как ты там кого нашел, какой обличающий документ заполучил, загнал преступника в угол своими непревзойденными вопросами! Ну что ж, у каждого свой читатель...
– Злой ты, Валя, – сказал я.
Он сделал вид, что уткнулся в гранки. Сказал устало:
– Я не злой. Просто все это я уже кушал большой ложкой, а в результате не имею ничего, кроме хронического несварения желудка. Но тебе, дураку молодому, этого ведь не объяснишь.
– А ты попробуй!
Он поднял на меня глаза и покачал головой:
– И не подумаю. Ты молодой, здоровый жеребец, а я на десять лет тебя старше, но уже пожилой и больной. О чем нам разговаривать! Разве ты в состоянии меня попять? А когда станешь таким же, говорить будет поздно. Живи! Вон весна кругом, ты с Нинкой расстался, найди себе девушку, хорошую, нежную, прогуляй с ней всю ночь по Москве. Через десять лет такое тебе даже в голову не придет. Здесь-то ты хоть мне веришь?
Протасов снова уткнулся в свои гранки. Я подумал, что последний совет, пожалуй, действительно ценный и своевременный. И полез в блокнот искать телефон Воропаевой.
– Мне необходимо поговорить с товарищем директором, – сказал я служебным голосом.
– Да, я вас слушаю, – ответила она точно таким же.
– Девушка, что вы делаете сегодня вечером?
Она рассмеялась:
– А я уж начала волноваться: почему этот ловелас мне не звонит? Ну, нашел Латынина?
– Расскажу при встрече, – быстро сказал я.
– Но это шантаж!
– Что делать, если нет другого способа увлечь женщину, – вздохнул я. – Ну так что?
– Я согласна, – тоже вздохнула она.
– Как насчет того, чтобы поужинать в Доме журналиста?
– Не поняла. Вы приглашаете меня в ресторан?
– Именно. Вас это удивляет?
– Нет, просто меня уже сто лет никто не приглашал в ресторан.
– Поразительное совпадение! Ровно столько и я никого туда не приглашал. В семь возле твоего дома, устроит?
– Да, – сказала она. – Постараюсь не опоздать.
Я положил трубку и весело посмотрел на Протасова:
– Валя, жизнь прекрасна!
– Что удивительно, – ответил он.
21
В отделе иллюстраций сидела одна Лика и, высунув от старания кончик тонкого языка, клеила какой-то заголовок.
– Чудеса трудового героизма, – сказал я. – Тебя надо за деньги показывать: стажер, который приходит на работу в субботу, когда в конторе одна дежурная бригада!
Лика старательно разгладила очередную букву и только тогда удостоила меня взглядом.
– Маэстро Громов, – сказала она,, намазывая клеем следующую, – мой духовный вождь и производственный наставник, учит, что в области фотографии женщина может сравняться с мужчиной только путем усердия. Других шансов нет.
– А ты и поверила!
Она посмотрела на меня укоризненно:
– Обижаешь! Но – сделала вид...
– Вот я ему открою глаза на твое коварство.
– Бесполезно, – ответила Лика. – Маэстро все равно считает, что знает женщин лучше всех на свете.
– Кстати, где он?