Мрак, сомкнись
Шрифт:
— Возможно, на то есть причины, — мягко предположил Главный. — Какие-нибудь вопросы неравенства, нуждающиеся в урегулировании, или…
— Не надо, — осуждающе остановил его пацифист. — Войны становятся все более жестокими и ужасными, и я, и другие члены общества обращались к здравому смыслу большинства, но тщетно. Я ломал себе голову в поисках решения, рассматривал все имеющиеся средства. С тех пор, как мне в руки попало это… э… это устройство, я искал в космосе и даже во временных потоках секрет предотвращения войн. Безуспешна Те разумные расы, которые я обнаружил, либо сами воевали, либо никогда не знали войн. Последние, конечно, очень милые существа, но они не могли дать мне никакой полезной информации. Есть еще один
«Как у нас», — подумал Главный про себя.
Пацифист протянул руки, обратив ладони к звездам.
— И поэтому я снова должен был обходиться собственными силами. Я всесторонне изучил человечество. Наконец, я понял: наиболее худшая его черта и одна из тех, что наиболее ответственна за войны, — это чрезвычайно преувеличенное самомнение. На моей планете человек — венец творения. Все другие живые существа мало чем отличаются друг от друга — ни один вид не превалирует. У хищников есть свои конкуренты. Каждое травоядное конкурирует с другими видами животных из-за растительности — травы, листьев. Даже рыбы в море и мириады паразитов, роящихся в крови, делятся на породы примерно равных возможностей и способностей. Такое верное и справедливое распределение способствует скромности и чувству реальности у всех видов. Никакие живые существа не склонны сражаться между собой, так как это расчищает дорогу к превосходству какого-либо вида животного. И лишь только у человека нет серьезных конкурентов. И в результате человек приобрел манию величия, а заодно и манию преследования и ненависти. В отсутствие ограничений, которые возникали бы при конкуренции, он заполнил свой дом, свою планету нескончаемыми войнами.
Некоторое время я обосновывал свою идею. Я с тоской думал о том, что развитие человечества могло идти совершенно иным путем, если бы человечеству пришлось делить планету с каким-то равным ему по разуму видом. Скажем, с каким-либо морским народом, способным создавать машины… Я вспомнил, как во время величайших природных катастроф, таких, как пожары, наводнения, землетрясения и чума, люди на время прекращали раздоры и работали рука об руку — бедные и богатые, враги и друзья. К несчастью, такое сотрудничество длится только до тех пор, пока люди еще раз не докажут свое превосходство над окружающей средой. Никогда не существует постоянно отрезвляющая угроза. И тогда… на меня снизошло откровение.
Взгляд мистера Уитлоу скользнул по черным раковинам — беспорядочной куче атласных серповидных световых пятен, собравшихся вокруг обхватывающей его светящейся сферы. И разум его скользнул по их скрытым бронированным мыслям.
— Я вспомнил случай из детства. Радиовещание — мы использовали вибрацию высокой частоты, чтобы передавать звук, — транслировало шуточный репортаж, фиктивный, но правдоподобный о вторжении на Землю жителей Марса, существ той злобной и разрушительной породы, которой, как говорилось выше, мы склонны наделять чужую жизнь. И многие поверили этому репортажу. Ненадолго вспыхнула паника. И мне представилось, как при первых же признаках настоящего вторжения воюющие народы забудут свои разногласия и встанут бок о бок, чтобы отразить напор захватчиков. Люди осознают: то, из-за чего они сражались, в действительности пустяки, фантомы, порожденные дурным настроением и страхами. Они поймут: наиважнейшим фактором является тот, что они люди, столкнувшиеся со всеобщим врагом и величественно принявшие вызов. Ах, друзья, когда перед моими глазами возникла эта картина, как воюющее человечество при первом ударе объединится навсегда, я задрожал… Я…
Даже на Марсе эмоции захлестнули его.
— Очень интересно, — вкрадчиво промолвил Старший Жесткокрыл, — но не будет ли предлагаемый вами метод противоречить той высочайшей морали, которую я ощущаю в ваших признаниях?
Пацифист склонил голову.
— Друг мой, вы совершенно правы — в глобальном и окончательном смысле. Но позвольте мне заверить вас, — живость снова вернулась к нему, — что в тот день, когда возникнет вопрос о межпланетных отношениях, я буду в авангарде защитников межзвездного равенства, буду добиваться полного равенства для жесткокрылов и людей. Но… — его глаза, лихорадочно блестевшие, снова смотрели из-под волос, упавших на лоб, — это дело будущего. Животрепещущий вопрос — как остановить войну на Земле? Как я уже говорил, ваше вторжение должно быть чисто символическим и как можно менее кровопролитным. Однако даже лишь видимость внешней угрозы — убедительное доказательство того, что человек имеет равных себе или даже превосходящих его соседей во Вселенной, и этот факт вернет человечеству естественную точку зрения, сплотит его во взаимооборонительное братство и установит вечный мир.
— Это неважно, — ответил Главный сухо, впервые высказывая некоторое высокомерие и расовую гордость, порожденную соответствующими традициями. — Как я уже говорил, моллюски, очевидно, низшая раса. Всего лишь существа, обитающие в воде. Мы их не видели уже много веков. Насколько мы знаем, они вымерли. И конечно, нас нисколько не сдерживала такая древняя и затасканная форма содружества, как соглашение с ними, если бы имелся хоть какой-то здравый и выгодный повод нарушить миролюбивое сосуществование. И нам нет смысла — и никогда не было — бояться их.
Мысли Уитлоу пришли в замешательство и смущение, его руки с плоскими пальцами бессознательно совершали какие-то жесты. Вынужденный вернуться к своему первоначальному аргументу, он неуверенно заговорил:
— Но ведь, конечно, должна быть какая-то добыча, которая будет иметь для вас ценность после вторжения на Землю. В конце концов, Земля — планета, богатая кислородом, водой, минералами и жизненными формами, в то время как Марс испытывает недостаток всех перечисленных выше элементов.
— Совершенно верно, — согласился Главный. — И мы выработали такой образ жизни, который точно соответствует данным условиям. Собирая межзвездную пыль по соседству с Марсом и разумно используя трансмутацию элементов и другую технологию, мы обеспечиваем себя достаточным количеством всего необходимого. Чрезмерное земное изобилие поставит нас в затруднительное положение, нарушит систему. Увеличение запаса кислорода заставит нас изучать новый тип дыхания, дабы избежать кислородного опьянения, что само по себе делает вторжение на Землю небезопасным. Подобные же опасности таит в себе и пересыщение другими элементами и соединениями. Теперь об отвратительных, кишащих повсюду жизненных формах — ни одна из них не может стать полезной нам на Марсе, — разве что, к несчастью, какая-то из них найдет пристанище в наших телах и вызовет эпидемию.
Уитлоу вздрогнул. Сознавал он это или нет, но его планетарное тщеславие было задето.
— Но все же вы упускаете нечто более важное, — убеждал он, — творения человеческой промышленности и мастерства. Человек измерил лик своей планеты гораздо более существенно, чем вы своей. Он покрыл ее дорогами. Он не толпится на открытой местности, как вы, а построил обширные города. Человек создал всевозможные транспортные средства. Без сомнения, среди таких ценных вещей вам многое придется по душе.
— Маловероятно, — возразил Главный. — Я не вижу в вашем мозгу никаких признаков того, что могло бы вызвать даже малейший наш интерес. Мы приспособились к окружающей среде. Мы не нуждаемся в одежде и домах, в прочих искусственных средствах выживания, которые требуются вам, плохо приспособленным к жизни земляшкам. Наше господство над собственной планетой превосходит ваше, но мы не рекламируем его столь назойливо. Из картины, нарисованной вами, я понял, что вы, земляне, страдаете гигантоманией и грубым, ничем не прикрытым эксгибиционизмом.