Мрак твоих глаз

Масодов Илья

— Вот и хорошо, — ободряет его Соня.

— А из хлеба что сделали? Суп из него сделали. Советская власть! — старик затворяет за Соней балкон. — Суп и покупаем. Теперь будем сами его из кефира варить.

— Вот и хорошо, — снова говорит Соня, разминая ноги на засыпанном волосами, пылью и тараканами полу. — А кошка у вас есть?

Не расслышав вопроса, старик смотрит Соне в рот слезящимися глазами, как смотрел Дед Мороз в рот Снегурочке в Сонином сне, теперь Соня понимает, зачем. Ей незачем повторять вопрос, потому что в комнату входит тощая серая кошка и обнюхивает

Сонины ноги, ища себе пищи.

Через некоторое время старик и Соня пьют чай на маленькой прокуренной и грязной кухне с выжженной клеёнкой на столе и облупившейся раковиной, где лежит вонючая тряпка. Кошка ходит вокруг Сониных ног, выпрашивая еды, и Соня понимает, что ест она только тараканов.

— А что у вас тараканы едят? — спрашивает Соня.

— А что они едят, хлеб едят, кефир едят, вермишель едят, — отвечает старик. — Бублик едят, — добавляет он, повернувшись к пустой хлебнице, где лежит половинка бублика. — Возьми, деточка, бублик, у тебя ж зубки молодые.

Соня берёт окостеневший бублик, на боку которого видны зарубки, как отпечатки древних папоротников на спрессованных землёй камнях и кладёт его возле чашки с бледным безсахарным чаем. Бублик, конечно, старше кошки.

— А вы, дедушка, Ленина помните? — спрашивает она, глядя в мутное окно.

— Я Ленина живым не видел никогда. Он раньше меня умер.

— Почему умер?

— Не знаю, деточка. Заболел и умер. Я заболею и умру. И ты тоже заболеешь и умрёшь, хоть и маленькая.

— Не верю я, что Ленин умер, — говорит Соня, глядя в окно и царапая ногтем клеёнку. — Это вам, дедушка, в газете написали.

— Подох, милая. Подох, лошадь. Какой бы ни был человек, а как осёл подохнет. Хоть Ленин, хоть моя старуха.

— Старуха ваша, конечно, подохнет, — уверенно рассуждает Соня. — А Ленин будет вечно живой.

— Ты, девочка, никак пионеркой осталась, — удивляется старик.

— Да, не успели меня в комсомол принять.

— А где ж твой красный галстук?

— Не найти мне теперь моего галстука, — злобно ковыряет клеёнку Соня. — Мне бы Ленина найти.

— Ишь ты. Ленина ей. А пойди в Мавзолей, там твой Ленин и лежит. Тело бревном, в голове лампа.

— Вы дедушка старый, а говорите глупости. Вас Бог за такие глупости съесть может.

— Бог меня не съест, я в него не верю. Был бы Бог, не позволил бы он из кефира суп варить. Вот старуха моя, она в Бога верит, её он и съест, — при последних словах старик пытается рассмеяться, но только хрипло сипит.

— Неправильно вы, дедушка, рассуждаете, — терпеливо объясняет Соня. — Всё будет совершенно по-другому. Не Бог вашу старуху съест, а старуха ваша вас съест, когда умрёт. А насчёт Ленина вы не правы, вовсе он не умер, а живёт до сих пор, только вы его не видели.

— А кто ж в гробу лежит, как не он? Я ж ходил к нему, горбушку в кармане носил, а от него ядом пахнет, как от черепахи в музее, — старик озлобляется и раздувает смрадную советскую папиросу Ватра.

— Ленин из гроба встал и ушёл, а в гроб искусственную куклу положили, чтобы все думали, что он умер, — говорит Соня. — Я знаю, в каком месте

настоящий Ленин живёт, только это место найти не могу. Там чёрные озёра должны быть. Они глубокие, как колодцы, потому что дыры в земле. И ещё там лес каменный, как зеркало, и снег идёт. Не знаете вы, дедушка, такого места?

— Места такого нету на земле, а тебе, деточка, надо уколы в затылок делать. Моя старуха тоже раньше в клинику ходила, а теперь ходить не может.

— А старуха ваша, как вы её называете, тоже не знает, где Ленин живёт, или только притворяется?

— Да что ты заладила, кто это тебе про Ленина сказал?

— А вы, дедушка, быстро Ленина забыли.

— Мне помнить трудно, я старый.

— А он вас помнит, хоть ему-то уже больше ста лет. Видит он, как вы хлеб тут с кефиром едите. А вы его не видите. Даже портрета его у вас нету. Вы, дедушка, по всему видно, старый коммунист, а всё равно сволочь. Потому что в коммунизм вы не верите и не верили поди никогда.

— Сама ты сволочь, — хрипло говорит старик, медленно куря папиросу узловатыми венозными пальцами. — Я б тебя убил.

— Это вы для того сделать хотите, чтобы я вам о молодости и светлом коммунизме не напоминала. Я у вас кошку заберу, всё равно вам её кормить нечем, а если хотите, даже купить могу, — Соня вытаскивает из нагрудного кармана испачканной цементом кофточки помятые деньги и кладёт их на стол.

— Ты кошку на мыло видно сдашь, — тяжело говорит старик, и в глазах его видна бессильная печаль.

Соня отодвигает ногами из-под себя стул назад, берёт кошку и уходит коридором в спальню, где в кресле сидит измождённая болезнями старуха, смотрящая в окно. Возле кресла на стуле лежат её очки и сложенная газета.

— Здравствуйте, бабушка, — говорит Соня, кладёт кошку на пол и, подойдя сзади к креслу, берёт лежащий на комодике платок и ловко накидывает его старухе через голову на шею. Отёчное лицо старухи наливается кровью, она с сипением хватает ртом недостающий воздух. Соня внимательно смотрит сбоку в её выпученные глаза. — Ну что, бабушка, видите чёрные озёра? — спрашивает Соня и приотпускает платок, за который старуха судорожно пытается схватиться руками.

— Вишу, фнушешка, — еле слышно шамкает она.

— А лес каменный? — снова затягивая удавку, Соня упирается коленом в кресло для приобретения дополнительной опоры. Старуха корчит рожи и думает только о своей смерти. Когда Соня снова отпускает, мозг старухи, затопленный больною почерневшею кровью уже не хочет восстанавливать контакт с остальными органами.

— Мяшная лафка, — говорит старуха свои последние слова. Руки её падают на живот. Соня вытаскивает из-под её понурившейся головы платок и возвращает его на комодик. Наклонившись к лицу старухи, Соня слегка растягивает пальцами её открытый беззубый рот и плюёт в него. Затем она ловит кошку, подходит к окну, забирается на подоконник и, отворив форточку, выбрасывает кошку с девятого этажа. Сделав это, Соня затворяет форточку и покидает квартиру, замечая, что старик по-прежнему сидит в кухне на том же месте и курит папиросу.