Мститель

Карл Гольд давно мечтал перейти в русское подданство, но скрывал это от родителей, настоящих прирожденных немцев. Старый Фридрих Гольд, хозяин часового магазина на главной, Влоцлавской улице, убил бы собственными руками сына, если бы признал в своем Карле русского подданного. Но он так и отправился в горние селения, ничего не ведая о намерениях единственного и любимого сына. А что касается фрау Катарины Гольд, старой почтенной немки, то ей и в голову не приходило, чтобы её Карлуша, которому шел теперь уже двадцать седьмой год, мог совершить подобную измену по отношению к своему «фатерланду». Ведь он даже всем своим внешним поведением доказывал, что остается истым сыном своей нации: он по-видимому искренне почитал великого кайзера, и даже над его рабочим столом, как и напротив входа в часовой магазин Гольдов, висел поясной портрет Вильгельма II.

В детстве, по недосмотру няньки, Карл выпал из окна голубятни, повредил себе сухожилие и с тех пор остался хромым. Эта хромота была бичом, проклятием всей его жизни. Больше всего на свете он любил женскую красоту, но — увы! — менее всего имел успеха у прекрасного пола. А между тем он был далеко не глуп, в меру мечтателен, в меру сентиментален, что должно было бы нравиться молодому женскому населению маленького, лежавшего почти на самой границе с Пруссией губернского города. К тому же у него были страстные, тоскующие голубые глаза и благородный профиль. Если прибавить еще к этому и довольно туго набитые карманы Карла Гольда, то при других обстоятельствах молодого часовщика города N можно было бы отнести к числу завидных местных кавалеров-женихов. Однако хромая нога при крошечном росте портила все дело. И, когда маленькая ковыляющая фигура Карла переходила улицу или спускалась со ступеней магазина, девушки-невесты из числа немецкого и польского населения города менее всего обращали внимания на страстно тоскующие глаза и благородный профиль молодого Гольда; его хромая нога и безобразная фигура прежде всего назойливо лезли в глаза.

Будучи в восьмом классе гимназии, Карл Гольд полюбил Зою Карповскую.

В Энске стоял небольшой гарнизон, и у военного фельдшера, выслужившего вторую службу, была молоденькая дочь Зоя. Карповский, сколотивший кое-какие денжонки, отдал дочь в гимназию. Училась Зоя хорошо, кончила курс с серебряной медалью и, еще задолго до выпуска из учебного заведения, привлекала к себе своей, исключительно пикантной мордочкой, большую часть молодого мужского населения Энска.

Как-то двоюродный брат Зои познакомил Карла Гольда с сестрой, и с первой же минуты молодой немец-часовщик воспылал к дочери русского фельдшера самым пламенным чувством.

Нежная, сероглазая Зоя, её свежая, чистая красота, её бойкость и природная живость совсем околдовали Карла, и юный гимназист потерял голову под влиянием чар девушки. Между молодыми людьми возникли самые чистые отношения, полные поэзии и красоты. Карл Гольд был немножко поэтом, и его письма к Зое, передаваемые через того же благодетеля, двоюродного брата, невольно захватывали девушку. Потом начались частые свидания молодой парочки в тенистых, укромных уголках бульвара или общественного сада. Наконец Карл расхрабрился и в одну душную июньскую ночь объяснился в любви своей богине.

О, у него, Карла Гольда, были самые чистые, самые честные намерения! Он предлагал Зое в мужья не немца-пруссака Гольда, а будущего русского подданного. Ради неё, умницы и красавицы Зои, он готов стать настоящим русским. А ей, Зое, не следует плевать в колодезь, потому что у них, Гольдов, слава Богу, есть кое-что про черный день, а он, Карл — единственный сын в семействе; стало быть и магазин, и дом на Влоцславской, кроме всего остального, будут принадлежать исключительно ему, следует подумать, прежде чем сказать решительное слово.

И Зоя Карповская подумала.

Разумеется, Карл — немец и калека. Но строго говоря, другой хорошей партии ей не дождаться. К тому же ради неё Карл перейдет в русское подданство. А что он хромой, так эта — вздор; лицом Карл куда красивее многих здешних кавалеров, так что и хромота его при общем впечатлении как-нибудь сойдет. А уж стихи он такие пишет, каких никому из здешних не написать! Бог знает, пожалуй и знаменитостью станет когда-нибудь Карл. Многие из её подруг с ума бы сошли по его страстным призывным стихам, и она втайне гордилась своим талантливым поклонником. Конечно пусть пока что переходит в русское подданство, а там они и поженятся, если приведет Господь!

Карл шел задумчивый и грустный по бульвару. Мало утешительного дали ему все эти дни. Вот уже три года, как он, русский подданный, втайне от матери помолвлен с Зоей Карповской, а между тем свадьба все откладывается. И сама Зоя в последнее время как-то изменилась по отношению к нему: давно уже она не восторгается его стихами, давно избегает встреч с ним и старается под тем или другим благовидным предлогом уйти из дома, когда он приходит иногда поиграть в шашки с её старым отцом. К тому же он стал с некоторых пор встречать Зою в сопровождении студента Вишневского на улице и на бульваре. Все это доставляло немало горя Карлу, заставляя болезненно сжиматься его сердце.

А тут еще не веселили вдобавок и общие дела. Германия объявила войну России, и не сегодня-завтра прусское войско могло занять беззащитный город. Многие жители уже уехали из него.

Маленькому гарнизону было приказано тоже выйти отсюда без боя, ввиду превосходных сил неприятеля. Карповский ушел вместе со своей частью. Но семья его была еще здесь. Зоя с матерью, вопреки всем советам и желаниям отца, решила остаться в городе. По их мнению, нельзя было бросить хозяйство на произвол судьбы, тем более что немцы, по общему отзыву, — культурные, просвещенные люди и конечно не станут обижать мирных жителей Энска. Стало быть, нечего их бояться. И мать с дочерью решили остаться хотя бы временно, пока не уложат и не вывезут всего своего имущества.

В один из вечеров Карл Гольд шел проведать их, а кстати и поделиться событиям последних дней. Немцы уже взорвали мост на реке и подступили к городской заставе. Утром несколько прусских улан показались на площади, с часа на час надо было ожидать вторжения неприятеля в город.

Карл шел, по обыкновению сильно прихрамывая на правую ногу. Продольная морщинка залегла между его черными бровями и лицо приобрело какую-то несвойственную ему угрюмость. Он думал о немцах, своих единоплеменниках, думал о Зое, о том, что если понадобится защитить девушку, то он, Карл Гольд, отдаст за нее жизнь. В его кармане на всякий случай лежал браунинг.

А над угрюмой головой Карла безмятежно сияло млечным сиянием вечернее небо. Кое-где загорались звезды. Таинственно-прихотливыми силуэтами стояли ряды лип на бульваре, бросавшие на аллею тень.

Карл доковылял до конца бульвара, вышел на площадь и свернул в переулок. Вот и казармы местного крошечного гарнизона, теперь оставленные частью. Только в квартире фельдшера, там, где белеет среди сада здание приемного покоя, в темной ночной зелени светился огонь.

«Теперь уже десять, — подумал Карл, и у них пьют чай. И это очень кстати: по крайней мере застану дома Зою. Надо же когда-нибудь договориться с ней».