Мучная война
Шрифт:
— Скорее всего…
Леденящий холод сменился обжигающей волной, разделившей его пополам и лишившей возможности дышать. Он стал задыхаться; бросившись к нему, Ноблекур усадил его в кресло-бержер. Быстро, насколько ему позволяли больные ноги, почтенный магистрат заторопился к буфету, достал из него графинчик и наполнил стакан.
— Держите, выпейте это. Вы часто рассказывали об укрепляющем папаши Мари из Шатле; эта горькая полынная настойка обладает не менее живительными свойствами. Прекрасное лекарство, чтобы снять излишнее волнение.
Он снова сел и взял в руку лист бумаги, на котором
— Не думайте, что мы здесь бездействовали. Сейчас я вам расскажу, что нам удалось сделать.
Николя встал.
— Я немедленно еду в Жюйи.
— И речи быть не может, — твердо ответил Ноблекур. — Будьте столь добры и выслушайте меня. Как только мне сообщили об исчезновении мальчика, я тотчас предупредил господина Ленуара.
— Ленуара?
— Да, Ленуара. Он окончательно выздоровел и приступил к исполнению своих обязанностей начальника полиции. Я также успел перехватить Сартина. Они поговорили и единодушно решили отправить Бурдо в Жюйи, дабы провести расследование на месте. Кого еще они могли туда направить более надежного, чем наш друг? Сегодня он должен вернуться, и, без сомнения, он привезет нам необходимые сведения. Дождитесь его, а пока отдохните. Потом вдвоем вы все обсудите и решите, что надо делать. Вы — совершенно справедливо — полностью ему доверяете, и он сделает все так, как сделали бы вы сами. А пока нет смысла что-либо обсуждать на пустом месте. Я только что составил письмо судье по уголовным делам, чтобы привлечь его внимание к происшествию. Уверен, это всего лишь побег, детская выходка. Но, похоже, я не убедил вас?
— Уже на Рождество он показался мне каким-то странным, словно он чем-то сильно взволнован. Надо вам сказать, пока я находился в Вене, меня пытались убить; признаюсь, я был на волосок от смерти…
— Опять!
— …и теперь я задаюсь вопросом, не связано ли исчезновение Луи с этим покушением.
Ухватившись за подбородок, Ноблекур задумался.
— Постарайтесь не терять присутствия духа. Я знаю, для отца это очень непросто. Но тут нельзя ошибиться. Разум желает испытать нас, но когда-нибудь вы посмеетесь над сегодняшним испытанием.
Сейчас Николя не мог по достоинству оценить мудрые рассуждения Ноблекура. Потрясенный до глубины души, он физически ощущал пронзавшую его тревогу: в животе все ныло и завязывалось узлом.
— Наверное, можно было бы и не говорить, что Ленуар отдал приказ установить наблюдение над всеми дорогами в Лондон и всеми пакетботами, отплывающими в Англию из портов Ла-Манша. Есть основания полагать, что Луи взбрело в голову повидаться с матерью.
— Действительно, это необходимая мера.
— У него были деньги?
— Нет. Ежегодная плата за пансион в Жюйи равна девятистам ливров, и я заплатил сразу всю сумму, как только его зачислили. Остались сущие пустяки. Разумеется, я оставил ему денег на мелкие расходы, а также на обратную дорогу в Париж. Совсем немного, недостаточно, чтобы оплатить проезд до Англии.
На лестнице послышались торопливые шаги. В темном рединготе и кавалерийских сапогах, в комнату, запыхавшись, ворвался раскрасневшийся от бега Бурдо. С тревогой уставившись на сидящего в кресле Николя, он не бросился, как обычно, обнимать его, а вопросительно взглянул на Ноблекура. Тот, предчувствуя его вопрос, утвердительно кивнул.
— Я в отчаянии. Кто мог такое предвидеть?
— Я, — произнес Николя, — уже на Рождество. Я заметил некоторые перемены в его поведении, и меня, как отца, они были обязаны насторожить…
— Что сделано, то сделано, — вздохнул Ноблекур. — Бывают необъяснимые и неотвратимые поступки, совершенные в согласии с нашим характером и сиюминутной необходимостью.
— В свое время надо будет выяснить и причины, и повод. Бурдо, я счастлив вновь видеть вас, мне вас очень не хватало…
Инспектор моментально расцвел. Слова Николя, произнесенные им не в самую радостную минуту, наполнили его неизъяснимым ликованием. Он подтянулся.
— Я встретился с начальником коллежа, с наставниками, слугами и товарищами Луи. Все хвалят ум, воспитанность и честность вашего сына. Действительно, начиная с Рождества успеваемость его несколько ухудшилась. У него появилась какая-то навязчивая идея. На чердаке коллежа состоялась своеобразная дуэль на острых циркулях. Детская выходка, результат ссоры с одним надменным учеником. Дуэлянтов развели. Повод? Все молчат. Никто ничего не говорит. Луи бежал, бросив все свои вещи, за исключением печатки и томика «Метаморфоз», подаренного господином де Ноблекуром.
Взволнованный старый магистрат направился к окну и прижался лбом к холодному стеклу. Сирюс тихо поскуливал, царапая ногу хозяина.
— Он раздал друзьям остатки айвового мармелада.
— И все?
— Никаких следов. Вам лучше меня известно плачевное состояние наших дорог. Я расспросил всех, кто проживает поблизости, спрашивал на почтовых станциях, тамошних крестьян. Ничего! Никто его не видел. Хуже того, начальник поведал мне весьма тревожный факт: за два дня до его… отъезда прибыл какой-то человек и попросил встретиться с Луи, чтобы передать ему от вас письмо…
— От меня? Но я не писал ему никаких писем!
— У начальника не было оснований запретить просителю увидеться с мальчиком.
— Равно как и соглашаться на это свидание!
— Узнав ваш почерк, Луи какое-то время беседовал с этим человеком наедине. На следующий день он выглядел таким мрачным, каким его еще никто ни разу не видел.
— Вам описали загадочного незнакомца?
— Это был капуцин.
— Опять капуцин! Не люблю капуцинов. Мне довелось сталкиваться с ними не в самых приятных обстоятельствах. Особенно мне запомнился один субъект. Настоящая тень в плаще из ночи! Помните, когда…
— Вы правы, темная ряса с капюшоном является надежнейшим прикрытием, когда хочешь остаться неузнанным.
— Я опасаюсь, что Луи похитили, и это похищение связано с моей поездкой в Австрию. Мой мозг уже заработал в этом направлении.
Бурдо вздрогнул.
— Вы подвергались опасности; так я и знал!
— Потом я вам все в подробностях расскажу. Сейчас же…
— Не могу поверить, что Луи добровольно не сообщил отцу мотивы своего поступка, — вмешался в разговор Ноблекур; когда он повернулся к друзьям, стали видны его покрасневшие глаза. — Не верю, что он может быть столь скрытным, и по-прежнему полностью ему доверяю.